Ульмас Умарбеков - Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

Давным-давно, в незапамятные времена, люди называли падишаха Муслима человеком мудрым и справедливым. Земли его были обширны и плодородны, города богаты, народ при нем жил мирно и зажиточно. Но не было у падишаха наследника. Это волновало и тревожило не только властелина, но и всех его подданных.

Проходили годы. И вот на склоне лет, когда владыка совсем уже отчаялся иметь детей, родился у него сын. Падишах, будучи вне себя от радости, повелел устроить невиданный пир. Сорок дней и сорок ночей пировал его народ. На сорок первый день он собрал всех своих ученых и мудрецов, предоставил им возможность полюбоваться наследником, которого он держал на коленях, и, по обычаю, попросил умных людей предсказать судьбу своего сына.

Мудрецы потупили головы, молчали… Падишах был немало удивлен.

— Что же вы молчите? — нетерпеливо спросил властелин.

Долго ждал он ответа, долго стояли молча мудрецы. И вдруг поднял голову и заговорил самый старый и самый мудрый из них, Сукрот Хондамир:

— Мой падишах, эти люди, которые, потупившись, стоят перед тобой, моложе меня. Я глубокий старик, никто не помнит времени, когда я явился на свет, и мне кажется, я испытал все в жизни, кроме смерти. Но я не хочу умирать. Если помилуешь, я попробую предсказать судьбу твоего сына.

— Говори.

И промолвил старый мудрец:

— Твоему сыну в этом мире не будет равных. Он превзойдет всех. Когда ему исполнится два месяца, он сможет делать то, что делает двухлетний ребенок, в два года его сила и разум будут подобны силе и разуму двадцатилетнего юноши. А в пятнадцать лет он объявит себя владыкой всех людей. Очень много бед он натворит, очень много горя причинит людям. И поэтому вторую половину жизни он будет только страдать…

— Палача! — крикнул падишах и прижал к груди своего маленького сына. Ребенок вдруг запустил ручонки в седую бороду отца и вырвал большой клок волос.

— Вот первое подтверждение моих слов! — печально сказал старый мудрец.

Но падишах не внял ему. Мудреца увели палачи.

Прошло время. Наследник рос не по дням, а по часам. Падишах не мог на него налюбоваться, радовался каждому его слову, каждому движению. В своей слепой любви он словно бы и не замечал, что наследник, завороженный своей красотой, силой и разумом, презирает всех людей, в том числе и своего отца…

Однажды ясным солнечным утром внезапно заколебалась, задрожала земля, и в один миг цветущее царство превратилось в развалины. Потом все небо над головой закрыла огромная черная туча. И столько воды пролилось из этой тучи, что начался потоп. Сильный ветер носил на гребнях волн людей и громадные деревья. Под толстым слоем бурлящей воды остались города, поля и горы. Когда стих ветер, падишах и его сын обнаружили, что они изо всех сил цепляются за доску, едва выступающую из воды. Слишком мала была доска. И сын сказал падишаху:

— Отец, ты должен умереть. Ты жаждал моего появления на свет. И теперь сделай так, чтобы я жил.

С этими словами он своей сильной рукой оттолкнул падишаха от доски. И падишах Муслим погрузился в пучину…

А сын его благополучно добрался до неведомого берега. Собрались люди, подивились на человека, вышедшего из моря. И тогда он объявил себя их владыкой. Однако недолго он правил этим народом. От жестокостей, творимых им, половина людей умерла, а другая половина разбежалась. И остался сын падишаха Муслима в одиночестве.

Жил он долго, но уже никакой радости не испытывал ни во сне, ни наяву. Он только мучился, страдал и раскаивался до конца своих дней, как предсказал ему старый, мудрый Сукрот.

По преданию, такие люди рождаются раз в сто лет…

В предрассветной мгле сторож Сулейман-ата обходил строительную площадку новой гостиницы. Внезапно он заметил неподалеку от себя женщину в белом платье, лежащую на широкой бетонной плите. Женщина лежала ничком, раскинув руки.

Старик рассердился.

— Уж коли ты женщина, — проворчал он, — зачем тебе надо было так напиваться?

Он подошел к ней поближе и обмер. То, что он увидел, было ужасно. У женщины, можно сказать, не было головы. Только черные волосы и кровь, много крови… Глаза Сулеймана-ата расширились, он попятился. А потом повернулся и со всей скоростью, на какую был способен, побежал к своей будке, к телефону.