Болеслав Прус - Эхо музыки

- Не надо, - сухо отрезал фельдфебель. - Ну, развеселитесь, хлопцы! обратился он к остальным. - В армии хорошо служить. Это только сперва бывает тошно, а через какой-нибудь год ни одного и силой домой не прогонишь.

- Я бы хоть сейчас ушел! - пробормотал один из тех, кто еще недавно храбрился и шумел больше других.

- Много ты понимаешь! - сказал фельдфебель. - В деревне небось одну картошку жрал да ходил босиком и в дырявой сермяге, а на военной службе выдадут тебе чистый мундир, сапоги... и каждый божий день на обед мясо. А винтовку такую дадут - из нее за полторы тысячи шагов всадишь пулю в неприятеля!

- Или он - в меня! - тихонько вставил один из горожан.

Фельдфебель покосился на него, плюнул и ушел к себе в каморку. За ним пошел фельдшер.

- Они сразу развеселились бы, если бы вы, пан, позвали сюда с улицы их баб, - сказал он.

- Нельзя.

- Ну, нет, так нет. А то пошлите кого-нибудь за водкой. Мы соберем деньги, и вы, пан фельдфебель, тоже с нами выпьете.

- Не разрешается.

- И этого нельзя? Ну, тогда вы пошлите ко мне домой за картами. Начнут играть - и веселее им будет.

- И карты не разрешаются.

Фельдшер сморщил лоб и тер руки: он сильно озяб, но ему непременно хотелось сойтись с фельдфебелем поближе.

- Вы, пан фельдфебель, издалека? - спросил он, помолчав.

Тень пробежала по лицу фельдфебеля, но он ответил не повышая голоса:

- А тебе что? Твое дело отвечать, когда спрашивают, - и больше ничего.

Фельдшер смутился. Однако он еще не терял надежды и через минуту начал снова:

- У нас в городе есть такие девушки - чудо!

В голубых глазах фельдфебеля сверкнул гнев.

- Пошел вон! - крикнул он так громко, что фельдшер, позеленев от испуга, выскочил в соседнюю комнату и прилег на солому рядом с шляхтичем.

Несколько минут он не мог выговорить ни слова. Потом, придвинувшись к соседу, зашептал:

- Ох, беда! Военная служба хуже тюрьмы!.. Я в солдаты не гожусь, хоть бы и хотел служить, - у меня порок сердца... Видите, как меня трясет? Когда придем в губернский город, вы, пан, это удостоверьте... Ой, и зачем я не уехал за границу!

Неудачные домогательства фельдшера и гневный окрик фельдфебеля еще больше растревожили новобранцев; они уже чувствовали себя в железных тисках воинской дисциплины и пали духом. Бледный молодой еврей сидел у стены, глядя в одну точку и не замечая ничего вокруг. Женатый мещанин затыкал рот рукой, чтобы не слышно было, что он плачет. И даже того, кто на площади громче всех орал: "С дороги, бабы!" - сейчас одолела тоска и тревога. В казарме было так тихо, словно здесь все уснули.

Шляхтич лежал неподвижно. Он не вмешивался в разговор, не вздыхал и только прикусил молодой ус, а в сердце ножом ворочалась нестерпимая боль. До сих пор ему везло. В прошлом году он мечтал устроиться на службу в крупном имении - и это удалось. Купил лотерейный билет - и выиграл несколько сот рублей. Наконец, он просил руки одной милой девушки, и девушка дала согласие, хотя другие претенденты были богаче его. После всего этого он поверил в свою счастливую звезду, и, хотя накануне ему приснилось, что его придавило мельничным жерновом, он сегодня пошел на жеребьевку в воинское присутствие полный бодрости и надежд. И вытащил один из первых номеров!..

В первые минуты ему казалось это чем-то невероятным: как, его заберут в солдаты, теперь, когда у него хорошее место, и деньги, и такая невеста, как панна Ядвига! Но когда все кругом стали его поздравлять, уверяя, что он наверняка попадет в гвардию, а в особенности, когда ему не позволили сходить в город, он почувствовал, что в жизни его произошла большая перемена.

Не вернется он уже в деревню, в свою комнату, не будет подстерегать панну Ядвигу, чтобы украдкой поцеловать у нее ручку. Что-то она сейчас делает? Знает ли уже об его участи? А что делает старик управляющий, которого он так любил, хотя они вечно спорили? А славный пес Заграй? Кто его приютит? С кем он теперь будет ходить на диких уток?

На службе в имении постоянно бывали неприятности, приходилось со всеми воевать. Но сейчас он с таким сожалением вспоминал этих людей! Окажись перед ним самый дерзкий из батраков, он бросился бы к нему на шею - до того хотелось увидеть знакомого человека, пожаловаться ему: "Смотри, что со мной сделали!" Он боялся не войны, не смерти, а того неизвестного, что его ждало впереди. Он был как вырванное с корнем дерево, он терял почву под ногами, терял все, к чему успел привязаться.

Он посмотрел на товарищей. Куда девалась их шумная веселость, которую они выставляли напоказ, проходя через рынок? Сидят мрачные, унылые, с тоской в глазах. Один машинально теребит полу сермяги, другой каждую минуту ерошит волосы с видом человека, который хочет и не может проснуться. Иной, вскочив, походит по комнате - и снова садится, а кто поспокойнее, уже укладывается на солому, чтобы сном скоротать время.