Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Затем она села в кресло и, играя костяным ножом, устремила взгляд на дверь, спокойно ожидая, когда между портьерами покажутся лохмотья, одутловатое лицо и слезящиеся глаза человека, который когда-то встретился ей на улице и на которого должен быть похож ее муж.

Если бы у нее спросили, долго ли она ждала - час или несколько минут, она не смогла бы ответить. Не слышала она также, как кто-то вошел в переднюю, постучался в дверь кабинета и, не дождавшись ответа, сам отворил ее. Пани Ляттер помнила только, что между портьерами действительно показалась какая-то тень и приблизилась к письменному столу. Пани Ляттер не смотрела пришельцу в лицо, и все же она была уверена, что перед нею стоит пьяный оборванец. Ей даже показалось, что она слышит запах водки.

- Чего же наконец вы от меня хотите? - спросила она по-французски.

- Так вот как встречаете вы меня, Каролина, - ответил звучный, как орган, голос.

Пани Ляттер с трепетом подняла голову. В двух шагах от нее стоял необыкновенно красивый мужчина: брюнет, среднего роста, с благородными чертами лица и матовой кожей. У него были черные усики и темные глаза, о которых трудно было сказать, что в них более пленительно: выражение меланхолии или нежности.

На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим, одет он был безукоризненно и на пальце левой руки носил перстень с крупным брильянтом.

Пани Ляттер смотрела на него в изумлении: никаких признаков нищеты или падения.

"Ах, вот оно что! - подумала она. - Так он из мошенников-франтов. Шулер или вор, который орудует в светских салонах. Но он совсем не изменился".

- Позвольте узнать, что вам угодно? - повторила она свой вопрос.

На красивом лице гостя изобразилось смешанное чувство волнения и легкого удивления.

- Каролина, - продолжал он по-французски, - я не претендую и не хочу претендовать на ваши дружеские чувства, но все же я для вас... ну, хотя бы... старый знакомый. Кажется, даже этот каменный Сократ встретил бы меня иначе, даже этот стол, это кресло... Да и портреты детей, - прибавил он, с улыбкой глядя на стену.

Пани Ляттер в гневе закусила губы.

- Дети, - сказала она, - и даже стол с креслом принадлежали моему первому мужу. Это очень далекие ваши знакомые, - прибавила она с ударением.

Лицо гостя покрылось темным румянцем.

- Хорошо! - сказал он, переменив тон. - Вы сразу хотите стать на официальную почву. Прекрасно! Позвольте все же присесть...

Он сел в кресло, от которого пани Ляттер с отвращением отодвинулась на другой конец дивана.

- Два месяца назад, - продолжал гость, - вы получили от меня письмо из Вашингтона, написанное в декабре прошлого года.

- Я ничего не получала.

- Ничего? - удивился гость.

- Ничего и никогда.

- Никогда? Но ведь я писал вам и в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году из города Ричмонда в штате Кентукки.

Пани Ляттер молчала.

- Ничего не понимаю, - в замешательстве произнес гость. - Правда, я сейчас не Евгений Арнольд Ляттер, а коротко Евгений Арнольд, но это не могло привести к недоразумению.

- Ах, так вы переменили фамилию! - воскликнула пани Ляттер со злобным смехом, ударив рукою о подлокотник. - Это дает основание думать, что вы не теряли времени даром...

Гость уставился на нее в изумлении.

- Разве вы слышали что-нибудь обо мне?

- Ничего не слышала, - жестко сказала она. - Но я знаю, по какой плоскости катятся слабые характеры...

Гость покраснел, на этот раз от негодования.

- Позвольте же мне коротко объяснить вам...

Пани Ляттер играла лентой платья.

- Как вам известно, я всегда был робок: в лицее, в университете. Когда я приехал в эту страну как гувернер, мой несчастный недостаток усилился, когда же вы... оказали мне честь и вышли за меня замуж, он почти перешел в болезнь...

- Что, однако, не помешало вам ухаживать...

- Вы имеете в виду гувернантку из Гренобля, но я за нею не ухаживал, я только помогал ей как землячке. Не будем говорить о ней... Итак, когда вы окончательно выгнали меня, я уехал в Германию, думая стать там гувернером. Однако мне посоветовали переехать на жительство в Америку, что я и сделал. С минуту он помолчал. - Там я попал на гражданскую войну и с горя записался в северную армию под именем Евгения Арнольда. Я переменил имя из опасения замарать его, настолько я был уверен, что при моей робости, если тотчас не погибну, то или убегу с первого же сражения, или буду расстрелян за дезертирство. Однако вскоре я убедился, что робость и трусость - вещи разные. Короче говоря, я кончил кампанию в чине майора, получил от правительства триста долларов пенсии, от боевых друзей этот вот перстень и, - что меня больше всего удивило, - я, когда-то только исполнявший приказы всех, даже собственных учеников, сам научился приказывать. Поскольку новая фамилия сослужила мне такую службу, я оставил ее.