Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Мадзю передернуло от наивного бесстыдства больной, а та продолжала почти весело:

- Как раз о ней я и хотела просить вас, о моей дочурке. Если бы Сольские - они ведь такие богатые - назначили сколько-нибудь на ее воспитание! Тогда можно было бы забрать ее из приюта. Ах, сударыня, я не о себе прошу, а о ней. Она ведь не виновата в том, что ее несчастная мать не может о ней позаботиться. Сделайте это. Ведь вы пользуетесь таким влиянием у Сольских.

- Но как я ее разыщу? - возразила Мадзя, у которой вдруг мелькнула новая мысль.

- Найти не трудно, - прошептала Стелла. - Ее отдали туда месяц назад... Ах, первые два дня я думала с ума сойду оттого, что не знаю, что с ней! Спросите там о девочке, которую месяц назад подобрал городовой возле почты. На шейке у нее был крестик из золотой проволоки, рядом лежала бутылочка молока с соской, а к рубашечке была пришпилена записка: "При крещении наречена Магдаленой". Я так ее назвала в вашу честь. Когда ее отсюда унесли, я кусала руки, билась головой об стену и кричала как безумная.

Стоны в дальней клетушке становились все громче и пронзительней, во всех остальных каморках больные забеспокоились. На лице у Мадзи проступил холодный пот.

- Пожалуйста, еще вина? Можно? О, если бы мне вырваться отсюда! сказала Стелла. - Но я задолжала восемь рублей.

- Они уже уплачены, - перебила ее Мадзя, - а это вам на первое время.

И она сунула под подушку больной тринадцать рублей.

- Дорогая моя! Святая! - воскликнула, зарыдав, Стелла и начала целовать Мадзе руки. - Но я только в долг беру, я отдам, клянусь, отдам. И те, что вы потратите на малютку, тоже отдам.

Она снова откинулась на подушку, прерывисто дыша, хватаясь за грудь и с тревогой всматриваясь в глаза Мадзи. Через минуту приступ прошел, и больная успокоилась.

- Не хочу залеживаться в больнице. Ох, в деревню бы мне! Я уверена, что за неделю поправилась бы, и тогда меня ждет бешеный успех! Все театры будут упрашивать, чтобы я у них пела. Вы даже не представляете, какой у меня теперь стал голос. Раз я пропела здесь несколько тактов "Жаворонком звонким...", так старуха и ее пациентки были в восторге: "Какой дивный голос!" А я разревелась, как маленькая.

- Вы берегите себя, не утомляйтесь, - робко посоветовала Мадзя.

- Меня это не утомляет, ничуть! - возбужденно продолжала Стелла; скулы у нее покрылись багровыми пятнами, губы стали ярко-красными. - На недельку бы в деревню, и тогда... вот увидите! За каждый рубль, который я должна людям, я верну сто. Европу, всю Европу объеду... и снова буду счастлива, как прежде!

- Вы были счастливы? - с удивлением спросила Мадзя.

- Еще бы! Да разве я могла бы выдержать здесь, если бы воспоминания не скрашивали жизнь в этом ужасном логове?! Я не вижу этих мерзких стен, этой дверцы, как в мышеловке. Я вижу зал, битком набитый публикой, мне бросают букеты, на лицах мужчин восхищение, женщины кривятся от зависти... А какие аплодисменты! Бис, бис! Браво, Стелла! А этот мой тиран - он всегда завидовал моему успеху!.. Ах, вы не знаете, что значит быть артисткой! Это такой волшебный мир, такой рай! Стоит один раз его увидеть, и нипочем тебе годы страданий! Ах, только бы один годик успеха в больших театрах, а потом можно и умереть... в последнем акте... среди букетов...

Она упала на постель.

- Сударыня, - сказала вдруг она, - слушайте, слушайте! Сейчас вы услышите то, за что меня осыпали бы золотом.

И очень слабым, но удивительно приятным голосом она принялась напевать:

"В Фуле жил... да был король... Он до самой... хранил кубок золотой..."

Она закрыла глаза и умолкла. В это время со стуком отодвинулась дверь, и вошла пани Туркавец.

- Нечего тут шуметь!

- Но ведь она в обмороке, - сказала перепуганная Мадзя.

Пани Туркавец нагнулась к больной.

- Э-э, вовсе нет! Она уснула. Еще, чего доброго, сном праведных тут у меня уснет!

- Надо отвезти ее в больницу, - прошептала Мадзя. - Позаботьтесь об этом, пожалуйста, расходы я оплачу.

Пани Туркавец, покачав головой, посмотрела на Мадзю.

- Во-первых, - сказала она, не думая понижать голос, - ни в одной больнице ее не примут. Во-вторых, она не доедет, а в-третьих, она и здесь может преспокойно умереть.

Не помня себя от горя, Мадзя вышла из клетушка на лестницу; пани Туркавец поспешила за ней.

- Самочувствие у нее неплохое, - сказала Мадзя, немного придя в себя.

- Что там самочувствие, милая барышня! - возразила хозяйка заведения. Ведь у нее и кусочка легких не осталось! Наш фельдшер, как может, поддерживает ее, но, право, жалко смотреть, как она мучается. И недели не протянет.