Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Собственно, видела она не так уж много, и ничего особенного в этом не было. Больную - и монахиню, заведение пани Туркавец - и монастырский сад, нимф среди пожелтевших газет - и распятие среди зелени. Почему же эти предметы пробудили в ней столько чувств, словно каждый из них был целым миром? Мыслимо ли, чтобы два часа раздробились на такое множество отрезков времени и каждый из этих отрезков разросся в столетие? Разговор на лестнице с пани Туркавец - одно столетие. Встреча со Стеллой - тысячелетие. Поездка на извозчике - снова столетие. Монастырский двор, приемная, беседа с матерью Аполлонией - целая вечность!

Сидя на жестком диванчике, Мадзя грезила. Перед ее мысленным взором проносились два образа: бледное как полотно лицо больной, лежащей в грязной постели, и добродушная физиономия монахини в сводчатой комнате; в ее ушах звучали то стоны неизвестной женщины, долетавшие из-за ряда перегородок, то смех детей в саду. Порой все как-то путалось: в монастырском дворе появлялась Стелла, в заведении пани Туркавец - монахиня. Стелла в новой обстановке казалась печальней, но благородней, а заведение пани Туркавец при появлении монахини исчезало, как дым. Стоны затихали, никто не чмокал, пропадали отвратительные стены и вместо купающихся нимф появлялось распятие, подножие которого утопало в цветах, а верхушка уходила в облака.

Потом откуда-то появилась тень Сольского. Как и монахиня, он был милосерден, но строг; в его жилище царила монастырская тишина, а из окон виднелись темные стволы деревьев с пышными зелеными кронами.

А она, Мадзя, что она такое? Разве ее тесная комнатушка не походит на каморку, где лежит Стелла? Здесь так же душно, воздух так же отравлен кухонными запахами, как там - зловонием, а стук невидимой швейной машины раздражает Мадзю не меньше, чем стоны больной.

"Что я наделала? Что я наделала? - думает Мадзя и прибавляет в отчаянии: - Зачем только я уехала из Иксинова?"

Ах, сбежать бы из этой душной Варшавы в деревню! Заснуть - и не проснуться или по крайней мере забыть об этих мучительных грезах!

После шести в дверь постучались, и на пороге показался пан Казимеж. Мадзя вскрикнула от радости. Наконец-то перед ней не призрак, а живой человек! Пан Казимеж явился так неожиданно, был так далек от терзавших ее видений, а главное, ничем не напоминал ни Стеллу, ни монахиню...

- Я был бы счастлив слышать это приветствие, - сказал пан Казимеж, если бы не странное выражение ваших глаз. Что с вами? У вас неприятности?

- Сама не знаю! - вздохнула Мадзя. - Просто разнервничалась.

- Нервные женщины - очаровательны.

- Вот как! Вы лучше угадайте, где я была!

- На уроке? Ба, неужто у панны Ады?

- У монахинь, - ответила Мадзя. - И вот до сих пор не могу прийти в себя.

- Что же вас так взволновало? Надеюсь, вас не пытались насильно заточить в монастырь?

- Меня поразил сам монастырь: кресты, тишина. Пан Казимеж, - горячо сказала Мадзя, - в этом что-то - ...какая-то непонятная сила, я бы назвала ее священной... Чем другим объясните вы впечатление, которое производит на нас самый вид монастыря?

- Смотря на кого, - возразил пан Казимеж. - В Италии я видел несколько монастырей, кстати, великолепных по архитектуре. И должен признаться, размечтался, глядя на них...

- Вот видите! В них есть что-то неземное.

- Нет, панна Магдалена, неземного нет ничего, но есть что-то несовременное. Мощные монастырские стены, частые решетки на окнах, кельи, в которых суровые монахи спят на досках, - все это приводит на память эпоху стальных панцирей, замков, окруженных зубчатыми стенами, бичующих себя монахов в капюшонах и средневековых пыток. Глядишь на подобные памятники старины и спрашиваешь себя: "Где я, что со мной?" Как будто ты раздвоился и стоишь на рубеже двух миров, один из которых - действительность, а другой фантазия, облеченная в осязаемые формы. Эта зримая легенда пробуждает в нас мечты, а вид предметов, давно уже мертвых и все же как будто живых, наполняет нас меланхолией. Но за этими меланхолическими грезами, которые, разумеется, могут взволновать человека впечатлительного, нет ничего неземного, ничего священного!

Слушая его, Мадзя сжимала руками голову.

- Да вам и в самом деле нездоровится! - воскликнул пан Казимеж.

- Мне душно здесь. Совсем как...

- Как в монастыре?

- О нет! Там я отдохнула. Там зеленый сад.

- Послушайте, панна Магдалена, - решительно произнес пан Казимеж. - Вам надо сейчас же выйти на воздух. Я увезу вас в Ботанический сад, даже против вашей воли.