Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

В другой раз Мадзю разбудил разговор в растворенных дверях.

- Ну, прилично ли это пробираться тайком в комнату к барышне? - смеясь, говорила мать.

- Ах, сударыня! Тысячу извинений, но, клянусь честью, я даже не взглянул... Нашел в саду чашку, налил воды, положил вот их, увидел, что дверь отворена, и хотел поставить чашку на пол. Но панна Магдалена могла бы принимать визиты, она прекрасно выглядит, - говорил какой-то мужчина.

- Исхудала.

- Мадонна, истинная Мадонна! - сложив руки, вздыхал мужчина.

- Вы, пан Людвик, волокита. Вот я Фемце скажу...

- Э, что там панна Евфемия! Не могу же я соперничать с почтовым чиновником.

В эту минуту Мадзя услышала приятный запах. Она приоткрыла глаза и на столике, неподалеку от постели, заметила глиняную чашку, полную фиалок. В дверях, ведущих в сад, она увидела господина с сильной проседью, пышными бакенбардами и моноклем в глазу, говорившего с ее матерью. Мадзе бросилось в глаза, что господин голенаст, носит куцую визитку и делает такие движения, точно у него болит поясница.

- Сестра просила узнать, не нужны ли вам... - начал господин.

- Нет, нет, благодарю вас... А впрочем, на той неделе, пожалуй, придется попросить... Вы не поверите, сколько хлопот с этими должниками! Все стараются оттянуть до последней минуты, - говорила мать, удаляясь с гостем в глубь сада.

"Что это значит?" - думала Мадзя, по концу разговора догадываясь, что с деньгами у родителей дела обстоят плохо. От страха пот выступил у нее на лбу: она вспомнила о денежных затруднениях пани Ляттер.

"Боже мой, неужели и у мамы не хватает денег?" - в ужасе подумала Мадзя. Однако она тут же вспомнила о бабушкиных трех тысячах и успокоилась.

- Мама, откуда эти фиалки? - громко спросила она, увидев, что мать вернулась из сада.

- А ты уже заметила цветочки? Это пан Круковский принес.

- Я не знаю его.

- Ты с ним познакомилась, когда вернулась из Варшавы. Впрочем, тогда ты, бедняжка, мало кого узнавала. Ах, сколько нам пришлось пережить! Слава богу, все миновалось, ты здорова. Ну, а пан Круковский вот уже несколько лет как переехал со своей сестрой к нам на жительство. Сестра его богатая вдова, у нее тысяч двести злотых, а он живет при ней и когда-нибудь все от нее унаследует. Они свели с нами дружбу, ей уже за шестьдесят, она страдает ревматизмом и лечится у отца, а сам Круковский влюблен в Фемцю и все со мною толкует о ней.

- Почему же он не женится?

- Не знаю, - ответила мать, пожимая плечами. - Человек он хороший, но то ли чудак, то ли просто непостоянен. Всё ему нравятся новые и новые барышни. Сестра хотела женить его, но он еще не встретил своей суженой, прибавила она в задумчивости.

Мадзя так быстро выздоравливала, что отец велел поднять шторы, разрешил дочери есть цыпленка и даже принимать гостей с короткими визитами.

- Ты их принимай, - говорил он Мадзе, - только сама не разговаривай.

Глава вторая

Старые и новые знакомства

Первый визит сделала заседательша со своей дочкой Евфемией. Девушки сердечно поздоровались, как старые подруги. Мадзя по этому случаю вспомнила, что, когда ее отвозили в пансион в Варшаву, заседательша велела ей называть Фемцю, которой было тогда девятнадцать лет, панной Евфемией.

- Видишь ли, моя ке-ерошечка, - с чувством протянула заседательша, - ты еще ребенок, а Фемце и замуж можно...

И Мадзя, приезжая к родителям на каникулы, несколько лет обращалась к Фемце как ко взрослой и называла ее панной Евфемией.

Но в прошлом году, когда Мадзя кончила пансион, заседательша сказала ей вдруг, поджимая, по своему обыкновению, губы:

- Моя де-ерогая Мадзя, почему ты называешь Фемцю панной? Говори ей пе-еросто: Фемця, вы ведь ровесницы.

При этом заседательша сделала красивый и неопределенный жест.

Мадзя сразу не осмелилась назвать панну Евфемию по имени; но перезрелая ровесница горячо расцеловала подругу и воскликнула:

- Ну, скажи: ты, ты, ты, Фемця!

- Ты, ты, ты, Фемця! - покраснев до корней волос, повторила Мадзя.

- Ну вот видишь, как хорошо! - сказала Фемця. - Не знаю, зачем люди ввели столько различий: тот молод, этот стар, а у того должность маленькая... Вот никто никого и не любит, и барышни замуж не выходят...

В день визита заседательша уселась с матерью Мадзи на диванчике, а Фемця, в десятый раз поцеловав выздоравливающую, сказала:

- Я знаю, с тобой нельзя разговаривать. Чтобы не соблазниться, я посижу у окошка, а ты подремли себе.

И она уселась под окном, а в окне среди цветов мелькнула чья-то тень.