Болеслав Прус - Кукла

- Что же дальше?

- Стоим, значит, мы с Марысей около замка и смотрим на ручей, а тут откуда ни возьмись лезут на развалины двое - баронесса, внучка покойницы то есть, и этот сукин сын Старский...

Вокульский вздрогнул.

- Кто? - еле слышно переспросил он.

- Да Старский, тоже внук покойной заславской барыни; при жизни-то он все подлизывался к ней, а теперь не желает ее завещание признавать дескать, бабка перед смертью умом тронулась... Вот он каков!

С минуту помолчав, Венгелек продолжал.

- Стоят себе с баронессой под ручку, смотрят на наш камень, а больше между собой переговариваются, хи-хи да ха-ха. Потом вижу, Старский смотрит в нашу сторону. Увидел мою жену и этак ей усмехнулся, а она чего-то побелела как полотно... "Ты что, Марыся?" - говорю ей. А она: "Ничего..." А баронесса с басурманом этим сбежали с горки и пошли в орешник. "Ты что?.. - говорю я опять Марысе. - Выкладывай все как есть, я и так смекнул, что ты с этим стервецом путалась..." А она села на землю и давай реветь: "Накажи его бог! - говорит. - Ведь это он первый меня погубил..."

Вокульский закрыл глаза. Венгелек продолжал с волнением:

- Как услыхал я это, ваша милость, так, думаю, догоню его сейчас и не посмотрю ни на какую баронессу - ногами затопчу насмерть. Такая меня обида взяла! Но тут же сам рассудил: "А зачем ты, дурак, женился на ней?.. Знал ведь, каковская она..." И в эту минуту сердце у меня так и зашлось - с горки даже ступить боюсь, а на жену и не глянул. Она говорит: "Ты сердишься?.." А я: "Тут вы небось тоже встречались?" - "Бог мне свидетель, - она отвечает, после того я его больше и не видала..." - "Хорошо же вы друг к дружке присмотрелись! - говорю я. - Глаза бы мои на тебя не глядели... Лучше б я сдох, раньше чем тебя встретил..." А она ревмя ревет: "За что же ты сердишься..." Я ей тогда сказал, в первый и последний раз: "Свинья ты, и больше ничего!.." - потому что сердце мое не стерпело.

Тут, смотрю, бежит сам барон; закашлялся, аж посинел весь, и спрашивает: "Не видал ли ты, Венгелек, моей жены?.." Меня словно бес толкнул, я и брякни ему: "Видел, ваша милость, пошла в кусты с паном Старским. Видно, у него денег-то не хватает на девок, так принялся за барынек!.." А он как глянет на меня, даром что барон...

Венгелек украдкой вытер глаза.

- Вот какая моя жизнь, ваша милость. Жил я себе спокойно, пока не увидел ее соблазнителя; а теперь, кого ни встречу, все мне думается, может и этот мне родня... А от жены, хоть я ей ни слова не говорю, меня так и воротит... так и воротит, ну словно что стоит между нами. Даже поцеловать ее, как бывало, не могу. И кабы не дал я обета перед алтарем, давно бы все бросил и ушел бы куда глаза глядят... А все через мою к ней слабость. Сами посудите: не люби я ее, так мне что?.. Хозяйка она домовитая, и стряпать и шить мастерица, сама смирная, ее и не слышно в доме. Заводила бы себе дружков любезных на здоровье. Да ведь я ее любил, оттого мне и горько, оттого и злоблюсь на нее так, что все внутри у меня горит...

Венгелек дрожал от гнева.

- Вначале, как мы поженились, ваша милость, я все ждал: вот пойдут дети... А теперь меня страх берет: а ну как вместо своего увижу я прижитого невесть с кем? Уж известное дело: стоит легавой суке хоть раз ощениться от дворового пса, так потом подавай ей хоть самых распородистых, все равно в щенках скажется кровь дворняги - видать, оттого, что на него заглядывалась...

- Мне надо уходить, - внезапно перебил его Вокульский. - До свиданья... А перед отъездом зайди ко мне, хорошо?..

Венгелек простился с ним очень сердечно, а в передней сказал лакею:

- Точит что-то вашего барина, точит... сперва-то я думал, он здоров, хоть и осунулся, а видно, и впрямь неладно с ним... Храни вас господь бог...

- Говорил я тебе, не лезь к барину и лишнего не болтай, - мрачно ответил лакей, выпроваживая Венгелека за дверь.

Оставшись один, Вокульский впал в глубокое раздумье.

- Они стояли против моего камня и смеялись! - бормотал он. - Даже камень ему надо было осквернить, ни в чем не повинный камень!

На мгновение ему показалось, что он нашел наконец новую цель в жизни, и остается только выбрать, что лучше: пристрелить Старского, как собаку, предварительно прочитав ему список его жертв, или, может быть, оставить его в живых, доведя до крайней степени нищеты и унижения?

Но, остыв, он рассудил, что было бы ребячеством и даже пошлостью лишаться состояния, работы и душевного покоя ради мести такому ничтожеству.

"Лучше уж заняться истреблением полевых мышей или тараканов, потому что это подлинный бич, а Старский... черт его знает, что он такое!.. Да и немыслимо, чтобы такой ограниченный человек мог быть единственной причиной стольких несчастий. Он - только искра, поджигающая уже подготовленный материал..."