Болеслав Прус - Кукла

- Ты прав...

Доктор схватил его за руку и, сильно встряхнув ее, закричал:

- Я прав?.. И ты это говоришь?.. Ну, значит, ты спасен... Да, из тебя еще будет толк. Плюнь на все прошлое: на собственные горести и на чужую подлость... Найди себе какую-нибудь цель, все равно какую, и начинай новую жизнь. Продолжай зарабатывать деньги или делай замечательные открытия, женись на Ставской или основывай новое торговое общество - только стремись к чему-нибудь и что-нибудь делай. Понятно? И боже тебя упаси прилепиться к женской юбке! Люди с твоей энергией командуют, а не исполняют, руководят, а не идут на поводу... Особа, имевшая возможность выбирать между тобою и Старским и выбравшая Старского, тем самым доказала, что недостойна даже его... Вот мой рецепт, ясно? А теперь будь здоров и оставайся со своими мыслями.

Вокульский не удерживал его.

- Сердишься? - спросил Шуман. - Не удивительно, я выжег тебе основательную язву; а то, что осталось, само пройдет. Ну, будь здоров.

После ухода доктора Вокульский распахнул окно и расстегнул ворот рубашки. Ему было душно, жарко, казалось - вот-вот его хватит удар. Он вспомнил Заславек и обманутого барона, при котором сам играл почти такую же роль, какую Шуман при нем...

Он дал волю воображению, и рядом с видением панны Изабеллы в объятиях Старского ему представилась стая запыхавшихся волков, гоняющихся по снегу за волчицей... И он был тоже среди них!..

Снова он почуствовал нестерпимую боль и в то же время отвращение и гадливость к самому себе.

- Как я был глуп и ничтожен!.. - воскликнул он, хлопнув себя по лбу. Столько видеть, столько слышать и все же пасть так низко... Я... я!.. соперничал со Старским и черт знает с кем еще!

На этот раз он смело вызвал в своей памяти образ панны Изабеллы; смело всматривался в ее точеные черты, пепельные волосы, в глаза, отливающие всеми цветами - от голубого до черного. И ему почудилось, что на ее лице, шее, плечах и груди пятнами выступили следы поцелуев Старского.

"Прав был Шуман, - подумал он, - я действительно выздоровел".

Однако понемногу гнев его остыл, и снова вкрались в сердце сожаление и тоска.

В следующие дни Вокульский уже ничего не читал. Он вел оживленную переписку с Сузиным и много размышлял.

Размышлял о том, что теперь, проведя около двух месяцев взаперти в своем кабинете, он перестал быть человеком и уподобился до известной степени устрице, которая, сидя на одном месте, потребляет без разбора все, что подсунет ей случай.

А ему что дал случай?

Сначала книги; одни открыли ему, что он Дон-Кихот, а другие пробудили в нем влечение к миру чудес, где люди обладают властью над силами природы.

Теперь его не прельщала уже роль Дон-Кихота, ему захотелось обладать властью над силами природы.

По очереди забегали к нему Шлангбаум и Шуман, и от них он узнал, что две еврейские партии ведут между собою борьбу за руководящую роль в Обществе после его ухода. Во всей стране не было никого, кто способен был осуществлять и развивать его замыслы, - никого, кроме евреев, а те выступали во всеоружии кастового нахальства, пронырливости и бессердечия, да еще убеждали его в том, будто его упадок, а их торжество послужат на пользу родине...

И его охватило такое отвращение к торговле, коммерческим обществам и всяким прибылям, что он сам себе удивлялся: как он мог почти два года заниматься подобными делами?

"Я добивался богатства ради нее... - думал он. - Торговля... Я и торговля!.. И это я нажил свыше полумиллиона рублей за два года, связывался с дельцами, ставил на карту свой труд и жизнь... И выиграл... Да, выиграл. Разве я не понимал, я, идеалист, ученый, что трудом не заработаешь полмиллиона даже за целую жизнь, за три жизни!.. Хорошо, хоть одно утешение оставили мне эти шулерские махинации - сознание, что я не воровал и не жульничал... Видно, бог дураков любит..."

Потом случай (опять случай!) принес ему письмо из Парижа о смерти Ставского, с тех пор мысль о Ставской всякий раз напоминала ему о Гейсте.

"Говоря по правде, я должен бы вернуть обществу этот шулерский выигрыш. Бедность и темнота у нас страшные, и именно эти бедные и темные люди, как человеческий материал, наиболее достойны уважения... А для этого единственный способ - жениться на Ставской. Она, несомненно, не только бы не противилась, но, напротив, всей душой поддерживала бы мои намерения. Ей самой пришлось испытать и тяжелую трудовую жизнь, и бедность, и она поистине великодушна..." Так рассуждал Вокульский, но чуствовал совсем иное: презрение к людям, которых хотел осчастливить. Он чуствовал, что пессимизм Шумана не только поколебал в нем страсть к панне Изабелле, но и отравил его самого. Ему трудно было отделаться от въевшихся в душу слов, что человеческий род состоит либо из кур, зазывающих петуха, либо из волков, гоняющихся за волчицей, и что, куда ни посмотришь, девять шансов против одного, что наткнешься на зверя, а не на человека.