Болеслав Прус - Кукла

Вокульский сидел, сжимая кулаки, но молчал. В это время в дверь постучали, и вошел Лисецкий.

- Пан Ленцкий хотел бы поговорить с вами. Можно ему сюда? - спросил приказчик.

- Просите, просите, - отвечал Вокульский, поспешно надевая жилет и сюртук.

Жецкий встал, грустно покачал головой и ушел из комнаты.

"Думал я, что дело плохо, - пробормотав он уже в сенях, - но не думал, что настолько плохо..."

Едва Вокульский успел привести себя в порядок, как вошел Ленцкий, а за ним швейцар из магазина. У пана Томаша налились кровью глаза и выступили пятна на щеках. Он бросился в кресло и, откинув голову на спинку, с трудом перевел дыхание. Швейцар, стоя на пороге, перебирал пальцами пуговицы своей ливреи и с озабоченным видом ждал приказаний.

- Простите, пожалуйста, пан Станислав... но я попрошу воды с лимоном...

- Сбегай за сельтерской, лимоном и сахаром... Живо! - крикнул Вокульский швейцару.

Швейцар вышел, задев за дверь своими огромными пуговицами.

- Пустяки... - улыбаясь, говорил пан Томаш. - Короткая шея, жара, ну и раздражение... Передохну минутку...

Встревоженный Вокульский развязал ему галстук и расстегнул рубашку. Потом налил на полотенце одеколону, который он обнаружил на столе у Жецкого, и с сыновней заботливостью смочил больному затылок, лицо и голову.

Пан Томаш пожал ему руку.

- Мне уже лучше... Спасибо вам... - И тихо добавил: - Вы мне нравитесь в роли сестры милосердия. Белла не сумела бы так нежно... Ну, да она создана для того, чтобы за ней ухаживали...

Швейцар принес сифон и лимоны. Вокульский приготовил лимонад и напоил пана Томаша; синие пятна на его щеках постепенно стали бледнеть.

- Ступай ко мне на квартиру, - приказал Вокульский швейцару, - и вели запрягать. Пусть подадут экипаж к магазину.

- Милый, милый вы мой, - говорил пан Томаш, крепко пожимая ему руку и умиленно глядя на него набрякшими глазами. - Я не привык к такой заботе, Белла этого не умеет...

Неспособность панны Изабеллы ухаживать за больными неприятно поразила Вокульского. Но он тут же забыл об этом.

Понемногу пан Томаш пришел в себя. На лбу у него выступил обильный пот, голос окреп, и только сеть красных жилок на белках глаз еще свидетельствовала о недавнем припадке. Он даже прошелся по комнате, потянулся и заговорил:

- Ах... вы не представляете себе, пан Станислав, как я сегодня разволновался! Поверите ли? Мой дом продан за девяносто тысяч!..

Вокульский вздрогнул.

- Я был уверен, - продолжал Ленцкий, - что получу хотя бы сто десять тысяч... В зале говорили, что дом стоит ста двадцати... Что ж поделаешь его решил купить этот подлый ростовщик Шлангбаум... Стакнулся с конкурентами, и кто знает - может, и с моим поверенным, а я потерял тысяч двадцать или тридцать...

Теперь казалось, что Вокульского вот-вот хватит апоплексический удар, но он молчал.

- А я-то рассчитывал, - продолжал Ленцкий, - что с этих пятидесяти тысяч вы мне будете платить десять тысяч годовых... На домашние расходы я трачу шесть - восемь тысяч в год, а на остальное мы с Беллой могли бы ежегодно ездить за границу. Я даже обещал девочке через неделю повезти ее в Париж... Как бы не так! Шести тысяч еле хватит на жалкое прозябание, где уж там мечтать о поездках! Гнусный еврей... Гнусные порядки - общество в кабале у ростовщиков и не смеет дать им отпор даже на торгах... А больнее всего, скажу я вам, что за спиною мерзавца Шлангбаума, может быть, прячется какой-нибудь христианин, пожалуй, даже аристократ...

Пан Томаш опять стал задыхаться, и щеки у него побагровели. Он сел и выпил воды.

- Подлые! подлые! - шептал Ленцкий.

- Успокойтесь же, сударь, - сказал Вокульский. - Сколько вы мне дадите наличными?

- Я просил поверенного нашего князя (моему прохвосту я уже не доверяю) получить причитающуюся мне сумму и вручить ее вам, пан Станислав... Это тридцать тысяч. Вы обещали мне двадцать процентов, значит всего у меня шесть тысяч на целый год. Бедность... нищета!

- Ваш капитал, - сказал Вокульский, - я могу поместить в другое дело, более выгодное. Вы будете получать десять тысяч ежегодно...

- Что вы говорите?

- Да. Мне подвернулся исключительный случай.

Пан Томаш вскочил.

- Спаситель... благодетель! - взволнованно говорил он. - Вы благороднейший из людей... Однако, - прибавил он, отступая и разводя руками, - не будет ли это в ущерб вам?

- Мне? Ведь я купец.

- Купец! Рассказывайте! - воскликнул пан Томаш. - Благодаря вам я убедился, что слово "купец" в наши дни является символом великодушия, деликатности, героизма... Славный вы мой!