Болеслав Прус - Примирение

- Попробуй... примерь!.. - потребовал он от мальчика, на веснушчатом лице которого засияла улыбка.

Примерка пепельно-серых брюк с высокого мужчины маленьким мужчиной привлекла всеобщее внимание. Даже Громадзкий оторвался от переписки и с видом знатока стал отпускать меткие замечания.

- Слишком длинны, - говорил он, - на четверть локтя... О!.. Широки на ладонь...

- Надо показать портному, - вмешался Лукашевский.

- При чем тут портной?.. - возмутился Громадзкий. - Штанины надо подрезать настолько... О!.. Сзади вырезать клин, вот такой!.. о!.. Хлястики переставить, один конец сюда, другой туда... и всюду сшивать двойной ниткой. Ведь он молодой парень; железо на нем лопнет, не то что одинарная нитка... Но Барбария может это сделать лучше всякого портного.

- Барбария!.. - заорал Квецинский, хватая колокольчик и подбегая к окну. - Барбария!..

- Мама ушла в город, - как из колодца, ответил за окном тонкий голосок.

- Послушай, Громада, ты еще долго здесь пробудешь? - спросил Лукашевский.

- До трех... У меня званый обед в три... в частном доме.

- Вот напасется вволю, - сказал Квецинский.

- Как на картофельном поле, - проворчал Леськевич.

- Значит, мы поступим так, - сказал Лукашевский, - я оставлю тебе, Громада, сорок грошей, а ты позови Барбару, дай ей тем временем брюки и расскажи, что надо с ними сделать. Можешь также упомянуть насчет двойной нитки, это хорошая мысль; но прежде всего сунь рабыне в зубы сорок грошей, чтобы она сейчас же взялась за работу. Вероятно, сегодня мы с малым поедем в театр, стало быть, его надо снарядить, как для выпускного экзамена. Вот тебе брюки, вот сорок грошей, и заставь Барбару кончить до вечера.

- Позвольте!.. - сказал угрюмый Леськевич. Заметив, что монета новенькая, он взял ее со стола и положил на ее место монету с дыркой. - Для задатка и такая хороша, - добавил он.

- А теперь в путь, - заторопился Лукашевский, видя, что оба товарища стоят уже в шапках. - Знаешь, куда мы идем? - спросил он у мальчика. Обедать в ресторан... Будь здоров, Громада; и если тебя угостят чем-нибудь вкусным, думай о нас за едой.

И они ушли, а с ними паренек, в непросвещенном сознании которого слово "ресторан" превратилось в "рестант" и вызвало воспоминание о гминной тюрьме, где взрослые в наказание отсиживали по нескольку суток, а с малолетними войт справлялся в течение десяти минут, но тоже при закрытых дверях.

Во дворе студенты столкнулись с посыльным; увидев их, он достал из сумки письмо и протянул Лукашевскому со словами:

- Пан Квецинский...

Лукашевский в первое мгновение испытал такое сладостное чувство, словно его окатили теплой водой. Но когда он услышал фамилию товарища, и особенно после того, как прочел на конверте адрес, сделал кислую гримасу и, небрежно передавая письмо, сказал:

- Это тебе, Незабудка...

Квецинский, казалось, испугался. Широко раскрытыми глазами он пробежал письмо, смял его и пробормотал:

- А чтоб этих баб холе...

- Что же это?.. Теклюня?.. - спросил Леськевич, не удержался и невольно подмигнул.

- Валерка! - проворчал Квецинский.

- Ты слышал?.. - удивился Лукашевский, глядя на Леськевича. - Ему так везет, и он еще злится...

- Чересчур везет!.. - возразил Квецинский, с отчаянием махнув рукой.

Леськевич потер себе бок, а шагавший рядом со студентами мальчик, видимо, был в полной растерянности, ибо он не знал, на что глядеть, - то ли на многолюдную и шумную улицу, то ли на прекрасный пиджак, который заменил ему пальто.

VI

Громадзкий остался в квартире один, как Марий на развалинах Карфагена. По правую его руку стояло лилово-красное кресло, с которого свешивались небрежно брошенные пепельно-серые брюки; по левую - стол, а на нем лежала дырявая монетка в сорок грошей, блеск которой заполнял всю комнату. Несколько дальше, слева, виднелась незаконченная рукопись, за которую, даже если он ее кончит, только завтра можно будет получить деньги; а напротив, за окном, высилась та самая стена флигеля, на которой еще так недавно он читал глазами своей души длинный список блюд - дешевых, жирных, питательных и, главное, горячих. Уже не только от каждого блюда, но даже от каждого названия шел пар и пахло свежим картофелем, салом и поджаренным луком.

Он засунул обе руки в карманы и разразился демоническим смехом:

- А... ха! ха!..

"Званый обед, - думал он, - на котором я должен вспомнить о них, если мне дадут что-нибудь вкусное..."

- А... ха! ха!..

"Вчера я съел, быть может, сто двадцать граммов белков, сто граммов жиров и четыреста - углеводов... А сегодня... немножко сахару в чае и, может, граммов пятьдесят хлеба, а это значит: четыре грамма белков, один жиров и свыше двенадцати граммов углеводов... Но, ей-богу, при таком питании даже как следует с голоду не умрешь..."