Ален Вирконделе - Легендарная любовь. 10 самых эпатажных пар XX века. Хроника роковой страсти

Галерист Геманс рассказывает Сальвадору о нем: «Он друг Пикассо, знаком со всеми талантливыми художниками, опытный коллекционер и продавец произведений искусства, имеет вес у сюрреалистов». И добавляет главное: «В 1917 году он женился на женщине, у которой восхитительное тело. Он хранит в бумажнике ее фотографию и показывает тем из своих друзей, которые умеют ему льстить. Сейчас она в Швейцарии. Ее зовут Гала». Дали охотно уступает Бретону место председателя в «клубе» сюрреалистов под тем предлогом, что в любом случае «сюрреализм – это [он]», уезжает в Кадакес и приглашает своих новых друзей к себе в гости. Позже он говорил, что тогда «для него настало время встретиться с Галой», и это, несомненно, было так. Тогда в его уме постоянно возникала и укреплялась смутная мысль о какой-то встрече, которая поможет ему проявить себя. Он считал, что «растрачивает свой гений на смех, сперму и видения», так что «да, настало время, чтобы Гала вернула [ему] душу» [185]. Но весь этот путь к встрече проходил невидимо, в лабиринтах его бредовых видений, в смутном осознаваемом, но несомненном для него ощущении, что «смертельная игра» [186], в которую он играет несколько последних лет, скоро закончится и он войдет в другой мир, где наконец будет царствовать женщина-богиня, она станет творить и защищать его. В это время он, судя по свидетельствам многих источников и по некоторым его собственным косвенным признаниям, был еще девственником, несмотря на сильную эротическую активность, выражавшуюся почти полностью в онанизме, на гомосексуальные встречи и одержимость женщинами. Его «перегретое воображение отчаянно [ждет] спасательного круга». Дали начеку, его чувства обострены. Он жадно ждет той минуты, когда наконец сможет стать тем, кто он на самом деле. Кто станет той феей, колдуньей, музой, святой, которая его освободит?

Когда семья Элюар приезжает в гостиницу «Мирамар» в Кадакесе, у Дали происходит один из его мощных неконтролируемых приступов смеха, однако Гала остается холодна как лед. На следующий день они снова встречаются в гостинице в час аперитива. Он очень заботливо нарядился для этой встречи. «Мужскими были только белые брюки»; в остальном он был одет как гермафродит – рубашка с пышными рукавами, браслет, ожерелье из фальшивого жемчуга, напомаженные волосы. Это был настоящий маскарадный костюм! Гала не узнает его. Назавтра он снова меняет наряд. Теперь придумывает для себя образ «оборванца»: разрезает рубашку ножницами, натирается «гнусным мускусом», который составил из рыбьего клея и козьего помета, наносит себе порезы и дает струйкам крови высохнуть так, чтобы остались красные полоски вдоль его рук. И наконец, намазывает свое туловище синькой!! Но, увидев издали голую спину Галы, «великолепную, атлетическую и хрупкую, напряженную и нежную, женственную и энергичную», Дали ослеплен и очарован. Он стирает все следы своего нелепого наряда и подходит к ней, трясясь от приступов смеха и от спазмов. Гала смотрит на него удивленно и серьезно, и Дали потом говорил, что в ее зрачке «был призыв». Любая превосходная степень слов слишком слаба, чтобы описать эту встречу, которую Дали поднял на уровень мифа. Все говорят, что он в ту минуту нашел свою «родственную душу» [187]. Он не только оказался во власти русского и космополитического очарования Галы, он предчувствует, что теперь вся его жизнь будет преломляться в этой любви, как свет в призме. Полился поток его признаний: до встречи с ней он был только «пропастью, полной ужаса, полной страха»; он «гениальный ребенок, потерявшийся в этом мире», его ужасный смех – лишь «крик отчаяния и ярости, призыв всего существа, последнее послание разума, который теряет дорогу в лабиринте небытия».

Все это он только что понял – осознал мгновенно при свете вспыхнувшей как молния долгожданной любви. Это признание сделало для него доступной любовь к женщинам, от которой он, в сущности, никогда не отказывался и которую подсознательно чувствовал, но скрывал это. Их встреча вызвала беспокойство у Элюара. Необычной в ней была сила доходившей до самозабвения любви Дали к Гале. Необычным было его отчаяние до этой встречи и то, что его засыхавшее тело словно воскресло от прикосновения Галы. Гала услышала крик Дали и ответила на него. Они вдвоем идут прогуляться на пляж и ходят вдоль скал по маленьким бухточкам Кадакеса. У Дали снова начинается приступ безумного смеха, но Гала берет его за руку и говорит ему таинственно и властно: «Мой маленький, мы больше не покинем друг друга». Так она поставила печать под «договором о чуде Дали» [188]. Повествование Дали о его прошлом становится ясным и отчетливым именно после рассказа об этой минуте. Он говорит о достоинствах Галы и о чуде, которое она с ним сотворила, и, как отрицательную противоположность, противопоставляет им свою душевную неудовлетворенность и боль. Гала помогла его гению раскрыться – в этом он уверен. Поэтому Дали говорит, что она его «усыновила», называет себя «ее ребенком, ее сыном, ее любимым». Она сразу становится для него мадонной, которая «открывает небо» и помещает его в облаках. Она «защитница, [его] божественная мать, [его] королева» [189]. Но его тревога по поводу гетеросексуальных отношений, которую он выразил в своей знаменитой картине «Великий мастурбатор», вовсе не угасла. Обладать Галой как женщиной для него настоящее мучение, но он знает, что это обязательный шаг на пути к чуду. Они становятся любовниками, и это происходит в дни сбора винограда. «Я хотел бы глубоко погрузиться в нее, чтобы лакать, есть, разрывать ее плоть. И я неистово кусал ее губы, пока вкус ее крови не наполнял мой рот, и я мог сосать, как материнское молоко, эту жидкость, более сладкую, чем мед. Я становился вампиром. Я становился свирепым, я падал в бездну неслыханного удовольствия. Я был любовником» [190]. В то знойное лето Гала стала его «маяком», его «двойником», его «я» – таким признанием завершает он свой рассказ! «Я чувствовал себя мужчиной, освободился от своих страхов и своего бессилия. Она наделила меня той земной вертикальной силой, которая позволяет мужчине проникнуть в женщину» [191]. Итак, искусство Дали развивается и освобождается. Художник, который «наслаждался образами» и предавался «погоне за экстазом» [192], теперь находит в телесном слиянии с Галой пищу для своих картин. В этом смысле все творчество Дали – дань его любви к Гале, и наоборот – Гала по-настоящему существует только в той проекции, в которой ее представил себе Дали, чтобы войти в мир своего творчества. Мастурбация, игравшая в его жизни роль основы до встречи с Галой, еще недавно позволяла ему добиться взрыва образов, вырывавшихся из его сознания непосредственно перед наслаждением. По его словам, это момент приятного эротического удовольствия и большого напряжения творческих сил. Так постепенно возник его знаменитый параноидально-критический метод. Но с появлением Галы этот расклад изменился и ощущений стало больше. Дали объяснял: «В последний момент перед тем, как я взрывался в ней после того, как проник в нее и ласкал ее моим членом в естественном и нежном ритме, я чувствовал, как из глубины моего существа поднимаются мощные образы, которые так восхищали меня, что голова начинала кружиться» [193]. Значит, он (это он признавал и сам) применял тот же прием, что и Пруст, который поднимал на поверхность реальности то, что было погребено, используя в роли инструментов связанные с ним запахи, видения и звуки.