Федор Шмит - Избранное. Искусство - Проблемы теории и истории

Случайного, мгновенного, «кинематографического» нет ничего в киевской композиции Причащения апостолов. Совершенно плоские фигуры-узоры; даже не фигуры, а ритмически подобранные красочные пятна на золотом фоне, лишь настолько напоминающие фигуры движущихся людей, чтобы зрителю сразу была ясна и понятна основная мысль художника. Силуэты расцвечены узорно, так, как, ясно, никогда никакие человеческие одежды играть многоцветием не могут. Возьмем хоть ближайшую к Христу слева фигуру апостола Петра: он одет в бурую рубашку, тени обозначены глубокими синими линиями и пятнами! Через одного, позади Петра есть апостол в желтой с зеленым рисунком складок рубашке и в светло-коричневом с красными и черными складками плаще! Неужели киевские мастера не знали того, что знает всякий ребенок: что таких рубашек и таких плащей нет и быть не может?

Апостолы устремляются ко Христу, справа и слева. Христос повторен. Разве это, с нашей точки зрения, не нелепость, что одновременно один Христос раздает хлеб, а другой, рядом, протягивает чашу? Разве не нелепость, что апостолы, направляясь ко Христу, смотрят не вперед, по направлению к нему, т. е. повернуты к зрителю не в профиль, а в три четверти? Конечно: нелепости, такие же, как отсутствие земли под ногами, как плоские силуэты фигур и все прочее. Но как было, не повторяя фигуры Христа, показать, что он собственноручно и самолично причащает апостолов под обоими видами (а это имело значение, так как православная Церковь тут расходится с римско-католическою, введшею причащение только одним хлебом)? как было, повернув апостолов в профиль, показать всем знакомые их черты лица – зрители ведь знают апостолов по иконам, на которых они изображены в фас? Нелепость киевских мозаик явна, но эта нелепость много глубже «естественности», которой добиваются наши художники, «естественности» – для малых детей…

Лики апостолов исполнены иначе, чем лики святителей: в них гораздо меньше рисунка, они гораздо живописнее и мягче. Это не значит, что они исполнены «лучше», а значит, что в них уже намечается тот поворот, который происходит в поздневизантийской живописи, поворот в сторону чувствительности и умиления. Мы зачастую повторяем давно уже признанный ложным старый предрассудок, будто византийское искусство «застыло» и чуть ли не тысячу лет оставалось неизменным, – как и всякое иное, византийское искусство изменялось, медленно, но неуклонно, жило своей, очень напряженной, жизнью; изменялись не только византийская архитектура, о которой мы уже говорили, не только иконография, но и живопись в самых своих глубинах, в задачах, которые ставились, в целях, которые достигались. Византийская живопись идет, как и архитектура, от всеобщности к интимности, от отвлеченного догмата к чувствительности, от геометрической правильности в линиях к свободным их сочетаниям, от больших красочных цельных пятен к дробности, к пестроте. Композиция Причащения апостолов приближается к идеалам поздневизантийского искусства, уже живописна, тогда как фигуры святителей выдержаны в ранних формах и еще живописны.

Так же уже живописна и композиция Благовещения. Она, как мы отметили, разбита на две части: на северном алтарном столбе помещена фигура архангела, на южном – фигура Богородицы. Из всех мозаик Св. Софии эта пара наиболее известна, да и заслуживает наибольшей известности. Несколько жеманно выступает изящный, весь светлый ангел; задушевно смотрит прямо в глаза зрителю Богородица, занятая своей пряжей и своими мыслями, в то время как слушает слова Божьего вестника. Как бы хотелось, чтобы хоть Благовещение из Св. Софии могло быть воспроизведено, наконец, в красках, как следует!

Об остальных мозаиках Св. Софии можно ограничиться несколькими общими замечаниями. Вседержитель в главном куполе находится высоко над головами молящихся, которые его видят сквозь голубоватый туман, всегда заполняющий верхи храма, – туман от каждения, от копоти свечей и лампад, от человеческих испарений; в солнечные дни врывающиеся в окна купольного барабана лучи прорезают этот туман яркими полосами света, и тогда снизу мозаики купола видны с трудом. В столь же неблагоприятных условиях видимости находится и «Нерушимая стена» в полукуполе алтаря, освещенная только отблесками света с пола. Для того чтобы и купольный Вседержитель, и алтарная «Нерушимая стена» для зрителей были не простыми пятнами, эти мозаики пришлось исполнить совсем иначе, чем все прочие: пришлось чрезмерно увеличить и подчеркнуть все наиболее существенные подробности (в частности: глаза), и пришлось складки платья обозначить резкими, контрастными, геометрически-сухими полосами. Когда мы рассматриваем обычные в книжках о Киеве фотографии с исполненной профессором А. В. Праховым раскрашенной кальки, мы поражаемся, как резко и грубо и неприятно сделан Вседержитель, но мы не принимаем в расчет того, что мы рассматриваем мозаику вне тех условий видимости, которые имел в виду мозаичист.