Федор Шмит - Избранное. Искусство - Проблемы теории и истории

Вот только то, что над «Нерушимой стеною», в таком месте, где их и разглядеть трудно, и которое никоим образом не соответствует важности сюжета, помещены три медальона с бюстами Христа, Богородицы и Предтечи, образующих настоящий «Деисус»; что ниже «Нерушимой стены», под карнизом, представлено Причащение апостолов самим Иисусом Христом, да представлено притом в совсем особой – мистической – иконографической редакции; что еще ниже Причащения апостолов имеется ряд мозаичных фигур Святителей… – вот это все, с точки зрения константинопольского церковного искусства XI века, совершенно неприемлемо и необъяснимо.

Украшение изобразительными мозаиками стены ниже карниза могло бы быть объяснено непониманием эстетического эффекта мозаики и, следовательно, могло бы быть поставлено в вину именно недостаточно художественно развитым русским мастерам; облегчающим вину обстоятельством могло бы быть признано отсутствие разноцветного камня для облицовки стены. Но особая алтарная композиция, в которую входят деисус, «Нерушимая стена», Причащение апостолов и Святители, особая иконографическая редакция Причащения – это по византийским и русским церковным понятиям относится уже к области не художественной, а богословской: Церковь всегда в росписи – и особенно, конечно, в наиболее ответственных частях росписи, купольной и алтарной – видела вовсе не простое украшение, зависящее от вкусов заказчиков, а очень существенное средство проповеди догматической и богослужебной истины. Системы росписи устанавливались соборными правилами, и всякое отклонение от принятых норм рассматривалось как нечто неканоническое, даже еретическое.

Между тем, тот подбор сюжетов, который мы наблюдаем в киевской Св. Софии, свойствен вовсе не только ей, но и целому ряду древнерусских храмов. Некогда и «Нерушимая стена», и Причащение апостолов, и Святители также были размещены в алтарях и Печерского Лаврского, и Кирилловского, и Михайловского монастырских соборов, и в Юрьевой божнице и т. д. Росписи эти отчасти сохранились, отчасти известны по описаниям очевидцев. Как случилось, что на первых же порах в русских храмах замечается такая самостоятельность именно в сюжетах, в понимании богослужения, следовательно, в определении того, что наиболее ценно и важно в церковной истине? Можно ли допустить, что русские богословы так скоро решились быть самостоятельными и не боялись впасть в ересь? Не проще ли предположить, что во всех поименованных церковных росписях мы имеем дело с какою-то иною, не константинопольскою отраслью византийского церковного искусства?

Само собою разумеется, что, где только мы вообще имеем какие-либо сведения о том, откуда явились мастера, расписывавшие киевские храмы, они называются греками и выводятся неизменно из Царьграда. Но есть один очень любопытный текст, на который обыкновенно не обращают особого внимания, – рассказ Киево-Печерского патерика о росписи Лаврского собора. В 4-й главе Патерика повествуется о чудесном явлении свв. Антония и Феодосия писцам иконным в Царьграде… разумеется, в Царьграде, потому что ведь было бы унизительно для Печерского монастыря выписывать художников из какого бы то ни было иного города или страны! Но только несколькими строками ниже говорится уже не об одних греках, а о «греках и обезах»; и еще ниже опять те мозаичисты, которые «и мусию принесли на продание», называются греками и обезами! А обезы – абхазцы, т. е. жители северо-восточного побережья Черного моря, ближайшие соседи Тмутаракани… Не с Мстислава Храброго начинается история Тмутаракани, не на нем она, видно, и кончилась. Еще в конце XII века певец «Слова о полку Игореве» вспоминает – правда, уже в числе «стран незнаемых» – о старой Тмутаракани и о храбром Мстиславе.

Если вспомнить то, что мы выше сказали о сходстве плана и конструкции киевской Св. Софии именно с церковью в Моксве в Абхазии, если принять во внимание, что и стенные мозаики ниже карниза только в Константинополе недопустимы, что сопоставление мозаик и фресок случается на Кавказе, что Причащение апостолов именно в софиевской редакции (т. е. с ангелами-диаконами) и именно на алтарной стене – излюбленный кавказский сюжет, что Деисус на Кавказе принадлежит к числу сюжетов алтарной росписи… когда мы все это вспомним и примем во внимание, то значение приведенного текста из Киево-Печерского патерика 19станет совершенно очевидным. И что бы ни говорили нам официальные источники о Константинополе, нам должно быть ясно, что корни древнерусского церковного искусства нужно искать не в Царьграде, а на Северо-Западном Кавказе.