Федор Шмит - Избранное. Искусство - Проблемы теории и истории

История византийского зодчества очень проста: от колоссального единства Св. Софии к мелкой дробности, от строгой и до конца последовательной логичности к причудливости и к игривости, от всеобщности к интимности. Географически говоря: от мировой столицы Царьграда к Мистре, орлиному гнезду в самом центре Пелопонниса, – имена этих двух городов великолепно символизиуют путь, пройденный и византийскою государственностью, и византийским искусством.

Когда Украина, в X и XI веках, примыкает к «Византии», это развитие архитектурных форм еще далеко не было закончено. Во всех частях византийского культурного мира – одинаково: в Константинополе, на Кавказе, в Греции, в Сицилии, в северной Италии и т. д. – желают еще строить большие и великолепные церкви, местами даже пытаются строить церкви, большие не по размерам только, но и по формам и линиям, приближающиеся ритмически к великой Св. Софии. Но это – исключения. А обычным становится тот тип церковных построек, который был узаконен, по-видимому, уже упоминавшеюся выше «Новою церковью» царя Василия I в Константинополе, возник же, по всему вероятию, в азиатской части Византии.

Для этого типа характерно, что купол, возвышающийся на барабане, перекрывает лишь сравнительно небольшую часть храма – только предалтарное пространство. Ритмически это значит, что равновесие между шириною и вышиною нарушается в пользу вышины, т. е. появляется устремление в высь. Это устремление сказывается, между прочим, в том повышении сводов, которое мы отметили и в киевской Св. Софии. Как только купол уменьшается в поперечнике и возвышается на барабане, в здании появляется уступчатость снизу вверх. Конечно, в византийских зданиях уступчатость эта несравненно менее дробна, чем в украинских деревянных «верхах», но ритмическая однородность средневизантийского и украинского зодчества должна быть отмечена, ибо ею объясняется, почему чужие формы могли так глубоко внедриться в русском искусстве.

Средневизантийское зодчество, со своей системой арок и сводов и полукуполов и куполов, системой, допускающей самые разнообразные комбинации, было гораздо богаче линейно, гораздо причудливее и разнообразнее украинского, связанного прямолинейностью своего материала – дерева. Судя по древнерусскому узору, судя также по позднейшим севернорусским зодческим формам, прямолинейность русского зодчества – чисто вынужденная, не искренняя; и можно сказать, наверное, что, если бы древнерусские зодчие не имели перед глазами готовых византийских образцов, а должны были бы сами своими силами осуществить переход от дерева к кирпичу, они бы создали нечто ритмически схожее с средневизантийскими формами.

Константинопольское зодчество, в противоположность, например, кавказскому, всегда мало или сравнительно мало внимания уделяло наружному украшению зданий, но зато к внутренней отделке привлекало и живопись, и ваяние. Все три искусства совместно должны были действовать на зрителя согласным хором, для того чтобы он, по прекрасному выражению послов Владимира Святого, не знал, где находится: на небе или на земле.

Особенное значение имела, по византийским представлениям, краска. Я намеренно говорю не «живопись», а «краска», ибо живописью трудно назвать, например, облицовку стен плитами разноцветных сортов камня. Правда, плиты эти прикреплялись к стенам так, чтобы их обрамления образовывали некоторый простейший узор, но дело не в этом узоре, а именно в цветовых пятнах. Насколько эти пятна нравились и казались нужными глазу, показывает то обстоятельство, что в последние времена Константинополя, когда мраморные облицовки были уже не по средствам создателям храмов, да и раньше – в захолустных бедных церквах, облицовки заменялись росписью «под мрамор» водяными красками.

Разноцветными мраморами, иногда образующими весьма сложные узоры, украшались и полы храмов. В доиконоборческое время мраморные полы в рисунке иногда бывали согласованы с богослужебным церемониалом: священнослужители находили в самом расположении плит пола указания, где им надо было становиться в разные моменты службы; особенно тонко разработан в этом отношении пол никейского храма Успения Богородицы. Позднее полы становятся проще, и узор их может быть уподоблен узорам выдержанных в больших линиях и пятнах ковров.

Изобразительная живопись в византийских храмах могла быть двоякая: мозаичная и фресковая. Сущность мозаики заключается в том, что разноцветное вещество – кубики камня или стекла – не размельчается, а вдавливается в свежий, еще вязкий слой гипса, которым покрыта расписываемая поверхность. Набирать кубики приходится очень быстро, особенно, если требуется покрыть ими большую поверхность (например, целый свод алтаря или алтарный полукупол), так как гипс скоро теряет свою вязкость; а производить работу по кускам нельзя, ибо при перерыве работы получаются «швы» – кубики нельзя пригнать вплотную один к другому. При напряженно быстрой работе, однако, приходится отказаться и от единоличности исполнения, и от тонкости отделки: над одною и тою же фигурою одновременно должны работать разные мастера, причем, конечно, настоящий художник-мастер берет на себя только наиболее ответственные части, например – лики, а менее ответственные части предоставляет ученикам. Почти во всех мозаиках мы действительно, при внимательном изучении, можем заметить следы неровности в исполнении.