Иначе обстоит дело с теми шиферными плитами-перилами, о которых мы только что упомянули, и с мраморным гробом Ярослава, который ныне поставлен в алтаре придела Св. Владимира. Этими памятниками стоило бы и давно следовало заняться подробно, и тогда они заговорят. Но только, пока специалисты нам не подготовили почву, углубляться тут в трудные вопросы сравнительного изучения узоров нам не годится.
Неизобразительное искусство гораздо более распространено и гораздо более жизненно необходимо, нежели искусство изобразительное: первое всякий народ создает, в сущности, уже в пору своего культурного и художественного младенчества, бессознательно выражая в линиях и пятнах краски самую глубину своего духа, и сколько бы потом ни жил народ, он может разрабатывать и развивать данные своего первоначального узора, но изменить его не может, как не может отдельный человек изменить своего индивидуального узора – почерка, сколько бы он ни работал над его усовершенствованием. Изобразительное же искусство создается гораздо позднее, когда народ имеет за своими плечами много веков культурной работы, и надо сказать, что вовсе не все народы имеют одинаковое тяготение к изображениям; изобразительное искусство в значительной мере связывает художника формами той действительности, среди которой приходится жить и которую приходится изображать, и в изобразительных произведениях, наряду с субъективным элементом, имеется еще элемент объективный, который может существенно нивелировать соответствие между художественным произведением и духовной жизнью того народа, для которого искусство создается.
И в области узора сношения разных народов проявляются в заимствованиях. Но и в области узора заимствуется добровольно вовсе не все сплошь без разбора, а только то, что «нравится», что «по вкусу придется». О вкусах, говорит пословица, не спорят: действительно, вкус есть нечто такое, чего мы пока в подробностях даже и объяснить не умеем, некоторое внутреннее соответствие между тем, что нравится, и тем, кому нравится. Каждый народ из всего того, что он находит у соседей, выбирает и прочно усваивает лишь то, что ему по душе.
Русский народ до Владимира и Ярослава свои неизобразительные потребности проявлял в украшении предметов своего ежедневного обихода, в украшении своей особы и, по всему вероятию, также в украшении своего жилья. Но только с того времени, когда начинают возводиться большие и долговечные постройки церковные и дворцовые, т. е. со времени укрепления единодержавного государственного строя и православия, потребовались монументальные узорные композиции. Их не было у русских, и их пришлось позаимствовать у соседей.
Но тут необходимо некоторое отступление от исторического повествования в сторону теории искусства. Теория, конечно, – вещь и трудная, и невеселая, и я, как видит читатель, всячески стараюсь не говорить в этом направлении лишнего. Но ничего не поделать: вовсе без теории не обойтись.
Скульптура отличается от живописи тем, что не устанавливает одну обязательную для публики точку зрения на произведение. Человеческую, например, фигуру, изваянную скульптором, – статую – мы можем последовательно рассмотреть со всех сторон, можем изучить и лицо, и профиль, и затылок; у человеческой фигуры, изображенной живописцем, – на картине – мы видим только то, что нам захотел показать художник: лицо – так лицо, затылок – так затылок. Промежуточное положение между скульптурою и живописью, между статуею и картиною занимает рельеф: по материалу, по технике и по трехмерности рельеф приближается к скульптуре, а ограничением количества возможных точек зрения сроден живописи.
Ближе к скульптуре рельеф выпуклый, «высокий» (го-рельеф), который выдерживает масштаб во всех трех измерениях, но прикрепляет изваяние к тому или иному определенному фону, так что зритель, чтобы осмотреть изваяние, не может обойти его кругом, а может описать лишь полукруг. Ближе к живописи «низкий» рельеф (ба-рельеф), в котором фигуры как бы сплюснуты, т. е. в вышину и в ширину выдержан иной масштаб, нежели в толщину; наиболее общеизвестный пример ба-рельефа – царский портрет на старом русском серебряном рубле. Но переверните этот самый рубль, и Вы увидите третий род рельефа – плоский: двуглавый орел исполнен совершенно иначе, чем портрет, ибо тут вообще нет телесности, нет третьего измерения, а есть линейный рисунок, в котором только наведенные какою-либо краскою линии заменены линиями теней.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу