Доната Митайте - Томас Венцлова

Все же поездка не осталась незамеченной. Агентура начальника КГБ советской Литвы Э. Эйсмунтаса зафиксировала визит Венцловы и сообщила о нем московским и ленинградским коллегам. 19 июля 1988 года было решено, что «Декаденту» (так в деле КГБ именуется Томас Венцлова) «целесообразно на пять лет запретить въезд в СССР» [357]. Решение это осталось невыполненным, поскольку и сама империя вскоре приказала долго жить. А на публикацию стихов поэта это решение вообще не повлияло – в декабре 1988 года они появились в Komjaunimo tiesa [358]и в еженедельнике Literatūra ir menas [359], где была напечатана и статья Кястутиса Настопки, всесторонне представляющая поэта. В статье, кстати, написано: «Томас Венцлова, уехав из Литвы, пропал и из поля зрения нашей литературной критики, совсем как в Министерстве Правды Дж. Оруэлла. Но поэзия вновь разошлась с конъюнктурой. По свидетельству поэта и эссеиста Вайдотаса Дауниса [360], для младшего поколения поэтов Венцлова – главный авторитет». [361]

Число статей, бесед, стихотворений в литовской прессе все росло, а 11—20 октября 1990 года наконец и сам Томас впервые после января 1977 года приехал в Вильнюс. О визе на въезд в Литву он ходатайствовал и в мае того же года, но тогда ему отказали. В Вильнюсе он встретился не только с матерью и несколькими друзьями, как в Москве и Ленинграде, но и с читателями, писателями, студентами Вильнюсского университета. Интерес аудитории был необычайным. По словам одной журналистки, 18 октября на первую встречу с Томасом Венцловой студенты Вильнюсского университета начали стекаться за полтора часа до начала. [362]

Несмотря на все это, Венцлове мешали посещать Литву до момента развала империи. Во время январских событий 1991 года он собирался приехать туда с делегацией американских журналистов, но это не удалось. Только в последний момент, когда Елена Боннэр обратилась к Михаилу Горбачеву, Томасу Венцлове (как и журналисту Крониду Любарскому) дозволили приехать на Сахаровский конгресс, состоявшийся в Москве 28—29 мая 1991 года, а оттуда – в Вильнюс. Позже навещать родину уже не мешал никто.

В 1991 году в Литве издан первый бесцензурный сборник избранных стихов и поэтических переводов Томаса Венцловы Pa šnekesys žiemą [363]и книга публицистики и эссе Vilties formos [364]. Так его творчество вернулось в культуру Литвы. В литовской печати у Венцловы стали спрашивать о планах на будущее, о том, чем он занят в настоящее время. Вот литературный критик Ричардас Пакальнишкис расспрашивает о монографии, посвященной Александру Вату, интересуется, почему Венцлова не выбрал более близкую для литуаниста тему. Александр Ват (1900—1967) – польский писатель еврейского происхождения, который начал свой путь футуристом, а кончил метафизическими стихами. В молодости он восхищался коммунизмом, приятельствовал с Маяковским, но позже, когда ему было под сорок, удалился от политики, посвятив себя переводам. Когда Гитлер напал на Польшу, Ват почувствовал себя «как та мышка, за которой гоняются одновременно три кота – нацисты, советы и польские власти» [365]. Удирая от «котов», он оказался во Львове, но там его вскоре посадили, а потом сослали в Казахстан. В 1946 году он вернулся в Польшу, а в 1956-м, тяжело больной, уехал лечиться на Запад, где надиктовал Милошу на магнитофонную пленку подробные воспоминания. Измученный болезнью, Ват покончил с собой. Томас Венцлова утверждает, что каждому «этапу пути» этого польского писателя (и юношескому авангардизму, и восхищению коммунизмом, и позднейшему отвращению к нему) соответствуют «литовские параллели» [366]. Мало того, Венцлова, до девятнадцати лет тоже веривший в идею коммунизма, чувствует определенную общность своей судьбы с судьбою Вата; недаром рецензировавшая монографию Венцловы Ирена Грудзиньска-Гросс подчеркнула, что книга «Александр Ват: Жизнь и творчество иконоборца» – «тайный диалог двух поэтов» [367]. Хорошо знакомый не только с польской и русской литературой, но и с общим контекстом мировой культуры, Томас Венцлова создает занимательную, исчерпывающую и высоко профессиональную интеллектуальную биографию. Кстати, это первая книга, написанная Венцловой по-английски.

Многие стереотипы разбил вышедший в 1997 году в Вильнюсе на русском языке сборник статей о русской литературе «Собеседники на пиру». Статьи посвящены анализу произведений широко известных (Толстой, Чехов, Цветаева, Пастернак, Бродский) и менее известных (Василий Комаровский) русских писателей. В это время в Литве писать о русской литературе, да еще на русском языке было, мягко говоря, непопулярно. Во вступлении автор подчеркивает свою веру в то, что его книга поможет продолжить традиции литовской русистики, «восходящей к Балису Сруоге и еще более ранним временам» [368]. Литературоведческие статьи – одна из важнейших областей деятельности профессора Йельского университета. Его научным трудам присущи широкие культурные контексты, внимание к структуре произведения, что создает текстовые смыслы. Хотя он и признается в том, что его назвали «динозавром структурализма» [369], наверное, ближе к истине другое определение: «Один (коллега. – Д. М .) даже заявил, что я создал новое направление в науке – структурализм с человеческим лицом» [370], ибо строгий структурный анализ Венцлова сочетает с глубокими интертекстуальными, культурологическими догадками. Единственным поэтическим – сакральным – языком для него остается родной литовский, а научные и публицистические тексты он пишет и по-литовски, и по-русски, и по-польски, и по-английски. Представляя американскому читателю «Формы надежды», знаменитый американский литературовед Гарольд Блум писал: «Это острый и выразительный труд, сочетающий литературную критику с нравственной зоркостью. Вероятно, Мандельштама с Бабелем он бы очень порадовал». [371]