Доната Митайте - Томас Венцлова

В начале последнего десятилетия XX века Томас Венцлова не раз выражал сомнение в дальнейшей судьбе своих стихов: «Голос Восточной Европы взломал лед, и я не уверен, что смогу и дальше писать стихи. Может, меня сформировала та бесцветная угрюмая зима, и вся моя судьба заключена в ней; может, моя поэзия вмерзла в этот лед наравне со многими свидетельствами эпохи» [372]. Опасения не подтвердились; но о зоне вечной мерзлоты Венцлова не забыл даже тогда, когда та отошла в прошлое. Об этом свидетельствует и написанная после крушения империи книга стихов Reginys iš alėjos [373], и новейшие, опубликованные только в периодике стихи. По мнению поэта, переводчика и критика Виктора Куллэ, стихи Томаса Венцловы, как и стихи Чеслава Милоша, «не претендуют огласить приговор палачам – скорее, они стремятся стать финальным аккордом в реквиеме жертвам века» [374]. Кроме всего прочего, память о тоталитарной зиме не позволяет исчезнуть оценочному взгляду, и на вопрос о постмодернистском релятивизме Томас отвечает цитатой из стихотворения Осипа Мандельштама: «„Есть ценностей незыблемая скала“. Вот и все». [375]

В 1997 году, размышляя о положении писателя-эмигранта в конце XX века, Венцлова пишет: «Сейчас у меня два дома. В Нью-Хейвене я говорю: „Уже пора домой, в Вильнюс“, а в Вильнюсе: „Пора домой, в Нью-Хейвен“. Есть еще и третий дом, в Петербурге, или Петрополе, городе моей юности и очень важных для меня воспоминаний. Это радикальная перемена, которая, кстати, не смягчает ностальгию, а, скорее, обостряет или хотя бы усложняет ее (пока я ясно понимал, что дорога в Вильнюс, Петербург и так далее для меня заказана, осознанно я по ним не тосковал)» [376]. Все же и при двух домах и двойном гражданстве он не одинаково участвует в жизни обеих стран: «Я ни разу не голосовал на американских президентских выборах (Америка напоминает самолет, идущий на хорошем автопилоте, – кто бы ни сидел за штурвалом, хуже не будет), а на литовских выборах я голосую, потому что здесь ошибочный выбор еще может здорово повредить». [377]

Томас Венцлова часто приезжает в Литву. По его словам, он «так тесно связан с ее жизнью, что не считает себя эмигрантом» [378]. Ему редко удается побыть на родине спокойно, незаметно. Любой его визит комментируют журналисты, называющие Венцлову не только поэтом, но и политологом, и особенно интересующиеся его мнением о политической и общественной жизни. Мысли его подчас толкуют превратно, но они никогда не остаются незамеченными. Еще в 1990 году, приветствуя независимость Литвы как почти чудесное, с точки зрения разума едва ли вероятное дело, Венцлова намечал дальнейшие перспективы жизни, ориентированной не в прошлое, которое тоже важно, но в будущее, и призывал готовиться к вызовам нового века. Все еще популярную в Литве склонность к национальной замкнутости он критикует с той же настойчивостью, с какой раньше боролся с замкнутостью тоталитарной.

В 2000 году Томаса Венцлову удостоили Национальной премии Литвы по культуре и искусству, как бы официально признав одним из классиков литовской литературы. На чествовании лауреатов премии он сказал: «Я глубоко уверен, что литовский язык и культура достаточно ценны, чтобы пережить новое столетие, а может быть, новое тысячелетие. Если я хотя бы немного тому способствовал, этого, пожалуй, достаточно». [379]

Одно из самых популярных в мире произведений Томаса Венцловы – написанный в 1978 году вместе с Чеславом Милошем диалог «Вильнюс как форма духовной жизни». Его инициатор – Виктор Ворошильский, в то время редактор польского журнала Zapis (слово это означает «Запрет» – журнал издавали с 1976 года польские писатели, не согласившиеся сотрудничать с подцензурной печатью [380]). Именно там собирались опубликовать диалог. Милош послал оба текста в Париж Ежи Гедройцу, который должен был передать их Ворошильскому. Но Гедройцу тексты понравились, и он решил не пересылать их в Zapis, а напечатать в парижском журнале Kultura, что и было сделано. Диалог двух поэтов (иногда его называют «мирным договором, подписанным интеллектуалами, в то время когда еще не могло появиться межгосударственное соглашение» [381]) стал текстом, из которого многие впервые «что-то узнали о литовских и вильнюсских проблемах». [382]