Доната Митайте - Томас Венцлова

Стихов, которые вдохновлены путешествиями, в творчестве Венцловы немало – начиная с самых ранних, отражающих впечатления от литовского взморья или Кавказа. Позже географию литовской поэзии он расширил не только до Австрии или Скандинавии, но и до Албании, Китая и даже Тасмании.

Пожалуй, самым большим вниманием критики удостоили стихотворение Томаса Венцловы «Осень в Копенгагене». Майкл Скэммел говорит, что оно «самое законченное и волнующее из всех стихов сборника» [308]. Это, наверное, и самое трагичное из стихотворений поэта. «Осень в Копенгагене» рассказывает о тройном романе: с женщиной, с родиной и с родным языком. Все они заканчиваются неудачей. Любовь к женщине оказалась случайной – «весь словарь по ошибке / совпал с местоимением „мы“ (курсив мой. – Д. М. )» – и безрадостной. Родину напоминают тучи, сам день, описываемый в стихотворении, «полный черным привкусом отчизны». Но единственный осязаемый и в то же время связанный с ней объект – «дырявый урановый кит / на прибрежных скалах» (иначе говоря, застрявшая там советская подводная лодка), которая не вызывает ностальгии, а свидетельствует о находящемся неподалеку ледяном и опасном мире. Неудачен и роман с родным языком:

Дословно последние строки звучат: «словно не нами пережитая, но дух захватывающая боль / и тишина».

Эти неудачи создают и ситуацию угрозы («дышит туманами Каттегат, веет ледяным дыханием Телемарк, / и смерть – это смерть»), которую лирический герой принимает как вызов, как зону пустоты, необходимую при переходе из «старого пространства» в новое, незнакомое. Стихи написаны в 1983 году, они словно подводят итог опыту ухода из дома.

Поэт фиксирует детали пейзажа, архитектуры или истории. Скажем, в стихотворении Тu, felix Austria узнаешь Вену, живших там в свое время Фрейда и Гитлера, Сизифа, катящего в гору камень – архитектурную деталь Вены. Но написано это во время войны в Боснии, и автору важны не свои туристические впечатления, а диагноз, который он ставит современному миру. Старинный девиз Австрийской империи «Bella gerant alii, tu, Felix Austria, nube» [310]в контексте стихотворения приобретает циничное звучание. «В то пограничье, где в ответ / Христу ли, Моисею ли морзянкой / пошел брехать калашников – назавтра / уже не взять билет» [311]. «Счастливая Австрия» изолировалась от войн, «погибнут <���…> уже не мы». Но государственные границы не спасают от смерти:

Говоря о стихах Венцловы, вдохновленных любовью к путешествиям, необходимо подчеркнуть, что дорожные впечатления лишь повод для стихотворения, а не его суть. И в албанской, и в китайской, и в тасманийской истории много насилия и зла, с которыми автор столкнулся еще в СССР и которые он хотел бы заколдовать, чтобы «сохранить живую память и помешать этим злодеяниям когда-нибудь повториться». [312]

Публицистика – та область, в которой Томас Венцлова работает много, нередко затрагивая самые наболевшие проблемы, поэтому в Литве его оценивают противоречиво, подчас враждебно. Сам Венцлова воспринимает это как нормальную, даже желанную ситуацию. О вызванной своей статьей буре он говорит: «Я был бы очень слабым журналистом, если бы боялся такой реакции; напротив, она мне показывает, что я попал в самую точку». [313]

Польский журналист, бывший диссидент Адам Михник настойчиво подчеркивает общность Венцловы, Бродского и Милоша, обусловленную не только тем, что все трое – добрые друзья и прекрасные поэты, но и тем, что «они независимы и критичны не только по отношению к миру диктатур, но и по отношению к культурным стереотипам собственных народов. И собственной творческой среды. Тем самым они „диссиденты“ другого, более высокого уровня. Не случайно Бродского ненавидели не только правящие коммунисты, но и великорусские антикоммунистические шовинисты. Неслучайно Милош, оплевываемый долгие годы коммунистической пропагандой, был и остается объектом грубых нападок со стороны „ортодоксальных патриотов“. Так же и Венцлова получил немало шпилек от литовских националистов». [314]