Петр Ингвин - Зимопись. Книга шестая. Как я был стрелочником

– Говори, – донесся голос невидимого мне сейчас Урвана.

– Мы все равны, так?

Хорошо начал. Работает на публику. Вслух правоту никто не подтвердил, но внутри все сразу приняли сторону говорившего.

– Почему одному такое предпочтение? – продолжил Моржук. – Если девка нравится, пусть выкупает, и дело с концом.

– А если бы заболел ты? – бросил кто-то.

– Я болел, мне живой грелки не давали.

– Ты не просил, – засмеялись на палубе.

– Короче, я сказал.

Ушкурники замерли в ожидании ответа капитана.

Мое плечо, в которое впились пальцы Любославы, ныло, она пыталась вжаться в меня, спрятаться, другой защиты у нее не было. Я обнял и крепко прижал ее к себе.

– Не бойся, – шепнул в ухо. – В обиду не дам.

– Мне все равно, главное – ребеночка…

Всхлипы едва не помешали услышать капитанскую речь. Пришлось превратить объятия в захлопнувшийся капкан.

– У каждого есть доля в добыче, добычи много, за один только «Везучий» отвалят, сколько еще не видели, – говорил Урван. – Но нельзя бросаться еще не выделенными долями до раздела, пока полностью не окажутся на руках. На руках у всех. После – ваше право, делайте, что хотите.

– Истинно! – поддержали ушкурники.

Моржук нашел, что ответить.

– У Чапы есть нож работы Терентьевых.

– Чапа заслужил.

– Разве кто спорит?

Моржук умел строить речь, чтобы вызвать симпатии. Даже завидно. С таким умением он однажды на месте безухого окажется. Для капитанской должности важны не доблесть или жестокость, и даже не коварство. Главное – умение запудрить мозги и вывести ситуацию к собственной пользе.

– Благодаря Чапе «Тазик» с товаром остался нашим, – вещал Моржук, и попробуй с ним не согласиться. – Мы это оценили. У Чапы появились личные ценности. Разве не справедливо, если за пользование общественными ценностями он поделится личными?

Красиво завернул. Видимо, нож очень приглянулся.

– Готов отдать нож, – громко объявил я.

Пышная теплота Любославы затряслась в моих объятиях от рыданий. Пришлось снова сжать. Подействовало.

Кто-то вступился:

– На берегу за такой нож дюжину девок дадут, да еще приплатят.

– Мы не на берегу, – огрызнулся Моржук.

– Не на берегу, – подтвердил Урван. Голоса умолкли. – Если предложение Чапу устраивает, а мы слышали, что устраивает, пусть Терентьевский нож вернется в общее, а к тяжелой девке Чапа может выбрать еще одну. Остальное уйдет за их питание и содержание.

– Справедливо! – загудело большинство.

Чувствуется, ножик действительно ценный. Что ж, минимум две жизни он спасет.

– Решено. Без претензий?

– Без претензий! – радостно заявил Моржук.

Нож вновь ушел.

По возвращении падавших от усталости пленниц от меня потребовали выбора. Лучше бы это сделали за меня. Или не произносили вслух при людях, которых превратили в скот. Им подарили надежду. Десятки глаз – смертельно-усталых, больных, зовущих, сиротливо-кротких, умоляющих, безумных и даже наивно искушающих, пытающихся продать себя в более сносные условия за любую цену – взирали на меня как на спасителя и ждали чуда.

Взгляд споткнулся о скукожившуюся Калинку. Она до сих пор не отошла от «субботника» после выбиралок, а ее по-прежнему не щадили.

– Ее. – Я указал пальцем.

– Забирай. В расчете.

За ширмой нас стало трое.

На ночь Калинка заняла место по другую сторону от меня, и я оказался в приятных тисках. В очень приятных, если честно. До приторной противности.

– Хозяин, могу я что-то сделать для вас? – Новое имущество ревниво глянуло на расплывшуюся Любославу, которая по-хозяйски освоила мой левый бок.

Я вспомнил ночь на палубе с участием Калинки и сказал, почти выплюнув:

– А тебе сейчас хочется что-то сделать?

Угодливая улыбка расползлась между ее ушами:

– Какая разница? Приказывайте! Мы из-за ширмы видели, что тяжелая вам не интересна. Я не такая!

– А какая?

Мою щеку опалило дыханием:

– Для вас – любая!

Вот оно как, оказывается, быть рабовладельцем. Поздравляю, Василий Иванович, с почином.

– Тогда сразу расставлю точки над… – Пришлось закашляться, ведь «и» здесь без точек. – Над «ё». Кстати, ты грамотная?

– Не. – Довольная Калинка подтвердила сказанное мотанием всклокоченной головы.

– А ты? – Я обернулся к Любославе.

– Зачем?

Однако, весело. В присутствии моих девушек точки можно ставить над любой буквой, это никого не смутит. Впрочем, я хозяин, мне по-любому можно ставить их как угодно.