Полина Люро - Здравствуй, друг! [СИ]

― Какого лешего! Размахался тут руками, сейчас догоню и такого пенделя дам, ― я отчаянно закашлялся, потому что глотнул обжигающего гортань воздуха и задохнулся. На улице было не меньше сорока градусов жары. Пока пытался прийти в себя, меня снова толкнули, а потом ещё, и ещё. Похоже, кто-то бегал рядом и орал, и хоть слов я не понимал, но и без перевода сообразил, о чём тот вопил: «Пожар, пожар!»

Надо было постараться и открыть глаза. Вот только солнечных очков у меня с собой не было. Зачем они мне в пасмурном московском феврале? Я бы сказал, что взмок от мысли, пришедшей мне в голову, но зачем врать-то? И так был весь мокрый с ног до головы: пот струился с меня ручьями, футболка и шорты противно прилипли к телу. И тут мне вдруг стало холодно от осознания простого факта, что всё это ― мало похоже на февраль.

А когда с трудом разлепил-таки веки ― застонал, потому что и на родной город это тоже совсем не походило. Я стоял, сощурившись и заливаясь слезами от слишком яркого света, прижимая к себе тряпичный свёрток, на незнакомой улице, где горели невысокие дома, а какие-то весьма странно одетые люди бегали туда-сюда с криками, пытаясь вытащить из руин остатки своего имущества.

Боже, куда же меня занесло? Я снова раскашлялся, и затихнувший было ребёнок пискнул, напомнив о себе. Вот ещё вопрос ― что мне делать с младенцем? Испуганно оглядываясь по сторонам, заметил в стороне группу то ли невысоких деревьев, то ли сильно разросшийся кустарник, и поплёлся прямо туда, то и дело спотыкаясь на каменистой почве.

Когда же добрался и сел прямо на груду камней под, почему бы не называть это странное сплетение корявых ветвей ― «деревом», облегчённо вздохнул. Может, там и не было намного прохладней, но хоть солнце не светило так беспощадно. Камни были горячими, и очень хотелось с них встать, но двигаться сил совсем не было, поэтому я просто повторял про себя: «И не такие уж они и горячие, чуть тёплые, да вообще ― прохладные…»

Наверное, сила самовнушения у меня огромная, но мне показалось, что и правда, камни немного остыли, и стало так приятно, что я чуть не задремал. Свёрток снова настойчиво пискнул. Встряхнувшисьи пристроив его рядом, стал осторожно разворачивать тряпки. Сначала показалась голова ребёнка, щекастая с узкими щёлками глаз и небольшим чубчиком волос. Носик малыша был похож на пуговку, во рту он держал пальчик и довольно его сосал. На первый взгляд ― ребёнок был в полном порядке, что радовало.

Больше нечего примечательного в «мелком» я не нашёл, впрочем, на шее у него болтался какой-то шнурок с подвеской, при ближайшем рассмотрении оказавшийся жёлтым камушком в виде полумесяца. Наверное, мать повесила этот амулет, пытаясь защитить сына, а, может, и дочь от беды. Кажется, до сих пор это ему помогало, а вот ей самой… Тряхнул головой, отгоняя прочь грустные мысли.

Я совершенно ничего не понимал в маленьких детях: например, сколько ему месяцев, и как это определить? Ну, года-то ему, наверное, не было, раз до сих пор завёрнут в пелёнки. А ещё я разглядел у него четыре белоснежных передних зуба. Почему-то, возможно, от жары начал сходить с ума, что не удивительно, и решил с ним поговорить.

― Слушай, э, даже не знаю, как тебя называть. Ну, допустим ― Абориген, что, тебе такое имя нравится? ― я нёс откровенную чушь, искоса поглядывая на малыша, который совершенно не обращал на меня внимания. ― Что делаешь? Палец сосёшь, пить, наверное, хочешь? Ну, Аборигенчик, извини. Я не знаю, где тут вода, сам издыхаю от жары. Э, Аби, ― я сократил данное мной же слишком длинное имя, ― чего это у тебя такая розовая слюна течёт, а? Неужели поранился?

Я попытался вынуть у Аби пальчик изо рта, но это оказалось непростым делом. Малыш явно этого не хотел, а когда мне всё-таки удалось побороть сопротивление «мелкого» противника, он скорчил обиженную гримасу и захныкал. На его пальце обнаружилась кровоточащая ранка. Я вытер кровь краем футболки, она показалась мне чище тряпья, в которое Аби был завёрнут, продезинфицировать ранку было нечем. Вот если б водой сполоснуть.

И тут я вспомнил о походной фляжке, которую обычно носил в сумке на длинном ремешке, перекинутой через плечо и долбившей меня по боку при любом движении. Зачем она тут оказалась? Неужели я и спал, судя по прикиду, не снимая её? Совершенно непонятно, но мне было как-то не до разборок с этим.

Фляжка была старая, металлическая, но довольно тяжёлая. Я ожидал, что она наверняка раскалилась, и вода, если она там вообще была, наверное, чуть холоднее кипятка. Но, потрогав фляжку пальцем, был приятно удивлен ― она была прохладной . А вода в ней ― потрясающе холодной, аж зубы заломило.