Сергей Марьяшин - Роботы божьи

Егор молчал, переваривая услышанное. У него не было вопросов; простодушный боксер явно рассказал обо всем, с чем ему пришлось столкнутся, без малейшей утайки.

― Долго вы там пробыли? ― спросил он, наконец.

― Не знаю. Там будто вовсе времени нет. По внешним признакам ― полдня, может. Когда меня водили к пушистому волосатику, солнце было еще в зените, а когда сказали, что пора назад, оно опустилось к горизонту. Зеленый закат! Никогда ничего подобного не видел.

Егор долго молчал. Дубина занервничал.

― Думаешь, я спятил? ― с вызовом спросил он. ― С ума сошел и мне все это привиделось, как врач сказал?

― Конечно, нет! ― торопливо ответил Егор.

У него не было сомнений в том, что Дубина говорил правду. Такую убежденность невозможно оспаривать, да и незачем. Рассказ разбудил его собственные воспоминания о детском сне, в котором он увидел пушистые шары. Он прекрасно понял, что Дубина пытался выразить своим простым языком, когда говорил, что шар улыбался ему и желал добра. Егор испытал то же самое: исходящее от шаров чувство всепоглощающей любви ― не только к нему, но ко всему окружающему и к себе самим. Чистая, ничем не обусловленная, абсолютная любовь... Каждый, кто хоть раз испытал подобное, узнает этот опыт даже в самом косноязычном описании.

― Не напрягайся ты так! ― прервал его мысли Дубина. ― Все равно не поверишь, пока не окажешься там и не увидишь своими глазами.

― Как мне попасть туда?

― О, это легко, ― сказал Дубина с усмешкой. ― Тебе лишь нужно умереть. По-настоящему, как в этой игре.

Напоминание о неизбежном расстроило Егора. Он вновь принялся размышлять о том, как организовать свой "уход" наименее болезненным способом. Может, Дубина что-то подскажет, подумал Егор ― он человек опытный, давно здесь, всякое повидал. У него должны быть варианты.

― Знаешь, что я думаю? ― продолжал боксер. ― Что с ними лучше не сталкиваться людям умным. Ну, тем, кого называют "горе от ума". Только Авдееву не говори, я как раз о нем. Такой человек узнает про этих потусторонних пушистиков ― и сразу начнет думать о них, анализировать, теории всякие сочинять. И обязательно додумается до какой-нибудь пакости. Обязательно! Так с Авдеевым и вышло. Он их боится до чертиков. А по мне, так не надо бояться. И думать о них не надо. Совсем! Лишний раз вообще лучше не думать, так оно спокойнее. Если хочешь жить нормально, всяких скользких тем ― смысла жизни там, откуда взялся разум и прочей фигни ― лучше вообще не касайся.

Егор хотел возразить, но Иван не дал ему открыть рта, продолжая гнуть свою линию:

― Ты со мной не спорь. Вижу, ты тоже из умников. Ну, каждому свое. Хотите быть несчастными ― копайтесь в своих сомнениях, углубляйте самопознание. Ройте себе могилу при жизни! Мне-то что?!

Увидев несогласие в глазах Егора, боксер воскликнул:

― Посмотри на меня ― и на Авдеева! И кому из нас живется легче? То-то и оно!

Егор молча отдал должное простой и эффективной жизненной философии Дубины. При всей ее бесхитростности было в ней что-то, некая сермяжная правда, с которой трудно спорить. Егор не хотел спора. С каждой минутой его охватывало все большее возбуждение. Мысли о предстоящей смерти вытеснили все. Он боялся неизбежного убийства. Очевидно, это будет убийство. Что же еще, если самоубийство запрещено, за него отправляют в местный ад? Он изо всех сил держался, чтобы Иван не заметил, как он дрожит от страха.

Наконец, путники подошли к церкви. Ее окружала низкая изгородь из кованых металлических прутьев. На острые наконечники некоторых из них были наколоты высохшие и почерневшие человеческие головы, отрубленные так давно, что по их виду невозможно было сказать, принадлежали ли они некогда зомби или нормальным людям.

Вблизи церковь оказалась уютным прямоугольным зданием из темно-бежевого кирпича, напомнившим Егору скромное жилище Авдеева-Репеса. Высокую треугольную крышу венчал не привычный символ "Ом", а простой крест: две палки, длинная и пересекающая ее короткая. Над изрубленными двустворчатыми дверьми, запертыми висячим замком, зияло круглое окно с остатками витражных стекол. На ведущей к входу гравийная дорожке рыжели старые гильзы. По обеим сторонам от дорожки росла густая трава по колено.

― Кому здесь поклонялись?

― Церковь Распятого. Все местные храмы посвящены ему. Не спрашивай, кто это ― я сам толком не знаю. Мне с детства привычнее Шива. Не то, чтобы я в него особенно верил... Сейчас я больше верю в наших маленьких пушистых друзей, ― сказал боксер, подмигнув Егору.