Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Двое сотников считали, что надо завтра же лесом выбираться на Владимирскую дорогу и по ней отходить. Других суждений не было. Станислав, командир разведки, предупредил, что по дороге на Владимир хунгарские разъезды. После этого наступило молчание. Митя несколько раз нетерпеливо взглянул на монаха: чего молчишь? Тот ответил тоже взглядом: не спрашивают. И тут как раз Бобер повернул голову в их сторону:

— Ну а ты, отец Ипат, что скажешь?

Всем своим видом отец Ипат хотел показать, чтобы его не очень всерьез принимали, он почесал сначала лысину, потом бороду, потом полез чесаться под мышку и вдруг проронил:

— Сматываться надо, пока не поздно, вот весь вам мой сказ. Наступила неловкая пауза. Все понимали, что хотя слова эти и не решающие, но для Бобра весомей многих других. Воевода долго разглядывает травинку или, может, жучка какого, у себя под ногой, поднимает глаза:

— А ну как Любарт подойдет?

— Если бы он шел сюда, то давно был бы здесь. Дорога его ненамного длинней, зато сухая и широкая, сам знаешь. Да и назначено нам было еще вчера. Нет, у Любарта что-то изменилось, только он нас не смог предупредить.

— А вдруг он приходил?

— Тогда вряд ли бы хунгары так себя вели. Или догонять бы кинулись, или пьянствовали уже... Правда, он мог и дальше проскочить, но тогда тоже нам весть должен был подать. Разведать, конечно, надо, ночь у нас есть.

— Ну, может, не только ночь...

— Вряд ли. Михаил правильно сказал, долго нам незамеченными не просидеть.

— Это так... — Бобер опять долго смотрит в землю, — ладно, рискнем. Станислав! Надо узнать, был здесь все-таки Любарт или нет — раз, количество противника — два, намерения их — три, в общем, «языка» надо. Пошли к ним в лагерь кого половчей.

— У меня все ловкие, воевода!

— Ну-ну, хвастай мне! И готовь человек трех искать Любарта. Как эти от хунгар вернутся, поймем, с чем к нему посылать, так сразу.

— Сделаем, воевода!

— Тогда все. Идите по своим, настрого накажите не шуметь, небывальцам особенно, постарайтесь отдохнуть получше — завтра в любом случае поход, а может, и драка. Отец Ипат, иди с князем поближе.

Все поднялись, начали расходиться, Станислав и двое сотников задержались уточнить свое. Монах и Митя подошли, присели возле, ждали. Бобер быстро разобрался с сотниками и Станиславом и отпустил их.

— Значит, говоришь, сматываться?

— Да, — монах нагнул голову, — куда нам еще? Посуху Любарта искать — так эти прочухают и наподдадут... под зад коленом, о-е-ей! Да и куда идти, где он, Любарт? А-у-у! Не слыхать, А гонцы его небось позади нас где-то рыщут.

— Может, и рыщут, — и Бобер вдруг сверкнул глазами на Митю, — ну а ты что скажешь, стратег?

Митя вспыхнул. Он не ожидал, что дед к нему обратится. Даже так вот: полушутя, наедине. Поэтому на секунду потерялся, хотя положение обдумывал, и прикинул, и решил, как бы поступил лично он. Но если спрашивают, почему не сказать? А вдруг скажешь глупость? И так уж монах предупредил. Может, лучше отмолчаться? А отмолчишься — и вовсе спрашивать перестанут. Скажи!

По уху не ударят. Ну, глупость, так глупость, поправят, мало, что ли, сами глупостей говорят?! Когда-то надо начинать, а чем раньше, тем лучше...

— Дед, ударить надо!

— Как ударить? — дед, кажется не очень и удивился, и спрашивал не в смысле «что за чепуха?», а в смысле «как именно ударять?».

У Мити отлегло от сердца: не засмеялись ни дед, ни монах, значит, ничего не сморозил. И он, все больше волнуясь, начал объяснять:

— Если уж болотом уходить решишь, так почему не ударить?! Ночью, парой сотен! Шуму наделать, чтоб без штанов по лагерю побегали! А то что же, шли-шли, месили грязь, месили, и теперь назад, опять грязь месить?! А они так без помех и попрут на Любарта?

— А? Отец Ипат, это не ты ему напел?

— Мне только такие петушиные песни распевать. — И монах, и Митя оба обиделись.

— А что же сотники мои, Станислав?

— У них кровь уже не так играет, как у Митрия, а Станислав весь на тебя в надеже.

В душе у Мити все пело: «Не промазал! Не промазал! Вот и не бойся говорить, не глупей других!»

Он изо всех сил сдерживался, чтобы не выказать радости, и лихорадочно придумывал, что говорить в защиту своего плана, если дед спросит (хотя ничего не придумывалось, из головы все как ветром выдуло), но дед не спросил:

— Ладно, идите. Подумать можно... Идите!

«И все?! А если надумает? Как тогда я, мы?..»

— Дед, а мы как же? Опять к небывальцам?!

— Иди, иди, бывалец нашелся. Посмотрим...