Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Слыхал. Даже городишко помню... Креси?..

— А шесть лет назад опять. Слыхал?

— Да. Пуатье.

— Так ведь они их оба раза просто из луков издали перестреляли — и все!

— Ну уж! Там ведь, брат, рыцари! Там латы, панцыри, железо! Какие же должны быть луки! Не верится что-то.

— Да уж неслабые! Мне и самому не верилось, пока мне рыцарь, француз, между прочим, помнишь, на пиру после поединка моего, об этой, последней битве не порассказал. Он сам в ней участвовал. Англичане их даже до строя своего не допустили! Издали наваляли тысяч шесть, с места не сойдя! Я уж не знаю, как при Креси, но все, кого я ни слушал, в один голос говорят, что битвы эти очень похожи. Вот так! И никакое железо не помогло.

— Чертвозьми! Неужели...

— Вот тебе и неужели. И поехал я — помнишь? — от тебя, от посольства твоего, арбалетных мастеров искать.

— И нашел?!

— Нашел. Они мне такие арбалеты намастерили, что и за 90, а некоторые и за 100 сажен панцирь прошивают. Ну и сам посуди, что нам стоило татар остановить? Пока они на свой выстрел подъехали, мои столько их навалили — некому биться стало.

— Вот это да! — Кориат оживился, похорошел, радуясь и гордясь сыном. — А вот потери, говорят, большие?

— Стрелков на всех не хватило. Не смогли весь фронт прикрыть, вот и...

— Да-а! Татар! — отец совсем ожил, Дмитрий видит наконец прежнего Кориата. — Ты знаешь, я ведь давно уж Олгерда наблюдаю, знаю его хорошо. Но после этой битвы встретил — не узнал. Такой петух стал! И взгляд такой, знаешь, небрежный, дескать, что вы тут под ногами толчетесь, мелочь, мы вон татар бьем! И вид — фу ты, ну ты! А в городе — знаешь? Говор, шепот, сплетни: арбалеты, арбалетчики, «бобры», князь Митрий, «бобры», Бобренок... — такой шорох! Слыхал?!

— Нет.

— Зря! Костью ты в горле Олгерду сел. Придется ему как-то от тебя отмазываться.

— Что значит — отмазываться?

— Награждать. Думаю — даст удел. И немалый.

— Какой? Где у нас лишние уделы?

— Думаю, на границе с Ордой, ближе к Киеву.

— Радость мне великая на границу с Ордой с голым задом выходить.

— Почему с голым?

— А чем я от Орды закроюсь? Войско, которым я татар бил, не мое — твое да Любартово. Оно при вас и останется. Вместе с арбалетчиками, кстати. Даже «бобры»... — Дмитрий махнул рукой.

— Своих подданных на конь посади.

— Даже если будет кого посадить, в чем я сильно сомневаюсь, и то сколько времени надо, чтобы сброд стал на войско похож. А ведь там землепашцев нет... Скотоводы? Это кочевники, татары... Купцы? Те все мимо идут... Бродяги? Разбойники? Кого на конь сажать?

Кориат пожимает плечами:

— Отказываться, ты понимаешь, нельзя.

— Почему?

— Все потеряешь.

— Но почему?! Ты что, от своих обещаний отказываешься, что ли? Ведь ты меня везде наследником называешь.

— Моей смерти ждать будешь? — печально усмехается Кориат.

— Ну при чем здесь это, отец?! Я к княжению как таковому никакой тяги не имею, пропади оно пропадом! Неужели ты не заметил?! Я бы и так прожил! У меня и занятий, и интересов — во! — он показал над макушкой. — Но обстоятельства! В походах отличился, жена знатная... Ну и дай мне в управление что-то... половину, треть, четверть... своего княжества. Формально! А управляй сам! А я по-прежнему войском буду заниматься. Пойми, чтобы войско стало боеспособным, им надо заниматься гораздо больше, чем мы сейчас. Им постоянно надо заниматься, только им и больше ничем! Я с арбалетчиками хорошо это понял.

— Насчет войска я с тобой согласен полностью. Насчет остального... Ведь решать буду не я, решать будет Олгерд. Конечно, если ты откажешься... Мое слово неизменно — ты главный наследник. Но умри я, что будет — знаешь?

— Знаю...

— Ну вот. Олгерд посадит, кого сочтет нужным, и если, как ты хочешь, будешь сидеть под моей рукой, окажешься под кем-нибудь... вон Ягайло у него, соплячонок подрастает, любимец. Он его уже во все дела тыркает, можешь под ним оказаться. Хочешь? А он тебя на другой день под зад коленом. Как сейчас ты у Любарта сидишь, так и у меня будешь. Зачем тебе в таком раскладе хомут на оглоблю менять? Там у тебя полк свой, войско, дело. Любарт за тебя горой: ему с таким войском, да с таким воеводой никакие поляки не страшны. А тут? Все сначала? А шанс?

— Неужели все так безнадежно?

— Что значит безнадежно? Так всегда было, и при Гедимине, и сейчас.

— Так что ж ты мне всю мою жизнь голову морочил своим наследством?! — Дмитрий срывается чуть ли не на крик, в нем закипает бешенство.

— Успокойся, сын. Не последний я человек в Литве. И в семье. Меня слушают, я много для Литвы сделал. И для Олгерда лично тоже. Так что я... ну, не уверен, но крепко надеюсь, рассчитываю... что хоть последнюю мою волю исполнят.