Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Ох, грех, грех... — совсем обалдев от происходящего, пробормотал Ипат.

— Пусть она скорее покается!

— Что-о-о?!! — Тоська побелела от бешенства и слепо пошла на кипчачку, подняв руки, готовая вцепиться ей в лицо, в волосы, куда придется, — Вот я тебе сейчас покажу — покаяться, сука косорылая! Вот я... — Ботагоз спокойно поднялась (тут оказалось, что она чуть ни на две головы выше «економки»), перехватила ее руку, дернула вниз и крутнула. Тоська визгнула и умолкла, будто ее захлопнули как дверцу. Она оказалась спиной к кипчачке. Та взяла ее вторую руку, перехватила поудобней и свела Тоськины локти вместе за спиной. Что-то хрустнуло. «Економка» взвыла и начала изрыгать проклятия, но шевельнуться не могла. Ботагоз бережно, как ребенка, вынесла ее из горницы, протащила через сени, открыла дверь... Потом аккуратно прикрыла, вернулась, уселась на прежнее место и вопросительно-почтительно уставилась на монаха.

Тот смотрел на нее, открыв рот, и мучительно прислушивался, ожидая возвращения Тоськи. Но в доме стояла тишина, лишь со двора неслось могучее ржание, не то мужиков, не то настоящих жеребцов.

Воины и слуги, случившиеся в этот миг во дворе, рассказывали потом, давясь восторженным смехом, как дверь открылась, из нее вылетела Тоська и, пересчитав все ступеньки, плашмя рухнула в грязь, перепачкав физиономию. Не было такого проклятия, какое бы она забыла отпустить монаху и его «новообращенной», но в терем вернуться Тоська не посмела.

Так Ботагоз осталась служить своему «великому шаману».

«Великому Князю Московскому Дмитрию Иоанновичу приветы и пожелания доброго здравия шлет сестра его, княгиня новогрудская и волынская Любовь.

Тако же приветы матери, Александре Васильевне, братику Ванечке, всем родным и князьям, и боярам, и добрым всем людям здоровья и благополучия на многия лета.

Тако же прошу благословения у преосвященного митрополита, отца Алексия, по чьему наставлению, а также по желанию отца нашего, покойного князя Иоанна, пишу сие письмо.

И описываю тебе, брат мой, князь Дмитрий, все деяния наши и события, у нас происшедшие по Божьему соизволению в это лето.

Живу я, слава Богу, хорошо, с мужем в мире и согласии, и дети наши, Борис и Михаил, здоровы. В княжестве Волынском, где мы до поры проживаем, устроены мир и тишина, а враги наши, среди коих главные — поляки, посрамлены и нападать на нас не осмеливаются.

Не так благополучно во всей Литве, потому что немецкий Орден лютует и в мире с Литвой жить не хочет, и в этот год покушался на Литву четырежды: в марте, в апреле и в мае, а еще в сентябре. В апреле немцы отвоевали у князя Кейстута сильную крепость Ковно, недалеко от Вильны, и взяли с Литвой крепкий мир, но осенью уговор нарушили и напали опять, и Великий князь Олгерд с братом своим, князем Кейстугом, их победил и из Литвы прогнал, а крепость ту, Ковно, хитростью захватил обратно. И теперь с Орденом ни войны, ни мира нет, и дела с ним, как всегда, устраивает свекор мой, князь Михаил, а что с того станет — пока неясно.

А главная новость наша, что этим летом Великий князь Олгерд, а с ним наш волынский князь Любарт, и еще князья галицкие и подольские, и черниговские, Олгердовичи и Кориатовичи, ходили походом на татар. И разбили их в большой битве на Синей Воде и прогнали, а столицу их, Ябу-городок, захватили и разорили, а татар разогнали, и дошли до самого моря Фряжского и назад вернулись с победой и большой добычей.

В этом походе больше всех отличился мой муж, а твой тезка, Дмитрий. Так не я от гордости думаю, так говорит князь Любарт и иные многие воеводы. Потому что он устраивал войска на Синей Воде, а дальше командовал походом, потому что князь Олгерд после битвы вернулся в Вильну и пошел на Орден.

Все говорят, что муж мой больше всех послужил Великому князю, за что тот должен его щедро пожаловать. Только князь Великий Олгерд с пожалованиями не торопится, и мы своего удела до сих пор не имеем, а живем по-прежнему в Бобровке, под рукой князя Любарта. Мне это очень обидно, как сестре Великого князя Московского и жене князя и воеводы, столь сильно отличившегося. А как быть и куда податься, не придумаю, потому что в Литве всем распоряжается Олгерд, и без его разрешения даже отец Дмитрия, князь Михаил, не может наделить сына таким наделом, каким желает, а Олгерд разрешения своего ни на что не дает. А занимается сейчас только делами немецкими, потому что ждет от рыцарей каждый день измены и разбоя. Вот какие дела сейчас у нас в Литве.