Владимир Кожевников - Забытый. Литва

— Плохо. Не могу я оглядываться на бояр, ждать от них подножки. Заговоры раскрывать, ловить, головы сечь. Я уйду лучше.

— Ну, стоящую башку почему не отсечь, — с каким-то мрачным удовольствием, совершенно неожиданно для себя процедил Дмитрий, а перед глазами (почему! Как ни ломал он после голову, так себе объяснить и не смог!) встало вдруг лицо брата Федора, его длинная шея, вспомнился его вскрик: «Это ты так думаешь!» Дмитрий так испугался, что осенил себя крестным знамением.

Андрей рассмеялся:

— Отсечь, а сам крестишься.

— Это другое.

— Другое?.. Ну Бог с ним. А что до победы, то мне она вылезла боком, и неизвестно еще, как все обернется, когда из Трубчевска выметусь. Куда?! Мест свободных нет. Гедиминовичей развелось, как собак нерезаных, и каждому дай.

— Да, — горько усмехнулся Дмитрий, — и каждый ждет, и каждый просит... Андрей мучительно покраснел:

— Прости. Тебя-то я никак не имел в виду.

— Ну отчего же... Если Олгердовичу места нет, то куда уж мне лезть, Кориатовичу, да еще почти незаконному...

— Не-е-ет! Тебя он просто не сможет не отметить! Знаешь, какой звон о твоих стрелках идет? И на арбалетчиков все раззавидовались, и войско ты сберег. Шила в мешке не утаишь! У меня в Трубчевске и то уже вовсю судачат: если б были стрелки, как у Бобренка, были б наши мужики целы.

— Ну, это ведь твои вояки принесли.

— Конечно. Но это не важно. Важно, что по всей Литве шум. И не на Любарта кивают, а на тебя. Народ ведь не обманешь.

— Ну так и что?

— А то... без надела не останешься, вот что! И тут уж хватай, сколько сможешь, ничего не упускай!

— Сколько сможешь? — Дмитрий усмехнулся с сомнением. — Сколько дадут...

Ему давно уже портила настроение эта проблема, но от случая к случаю, обычно, когда Любаня заговаривала о самостоятельности. Не хотел он надела, гнал от себя мысли об отдельном княжестве, до муки не хотел думать об этом! Потому что предчувствовал недоброе, да и умом понимал — ничего путного не выстраивается. Но сейчас вопрос подпирал как-то совсем уж близко и буднично: вот завтра тебе что-то предложат — хватай! А что?! Где?! Но понимал: теперь это не отпустит, пока не разрешится. И загрустил, и замолчал, замкнулся.

С пира он ушел рано, рано лег, но всю ночь проворочался, не выспался и наутро с кашей в голове пошел посоветоваться к отцу. Слава Богу, тот был трезв, а значит, разумен.

Отец встретил ласково, радостно:

— Заходи, заходи, сын! Давненько мы с тобой близко не сидели, о жизни не толковали. Соскучился я, рад! — поутру вид у Кориата был еще бледнее и несчастней, чем вчера на пиру: улыбка сбегала в гримасу, а глаза полны муки.

— Ты нездоров, отец.

— Ничего, потерплю — пройдет. Должно пройти! У меня и раньше такое бывало. Первый раз, когда ты рыцаря завалил. Помнишь? Как камень под дых воткнули. Тупая такая боль, не то чтобы терпеть нельзя, но нудная, ровная, постоянная, как ни крутись, как ни ловчи — не уменьшишь ни на каплю — так что через день удавиться хочется. Тогда-то быстро прошло, там еще радость помогла... Потом еще, и опять, кажется, в Ордене, и опять прошло... А тут, в это посольство, после шнапса ихнего, как схватило — думал, окочурюсь! На стенку лез трое суток! Потом отпустило все-таки. Знахарь мой говорит: пить, кроме воды и молока, ничего нельзя — сдохнешь! А чтобы боль прошла — не ешь. Понял?! Ну, потерпел, боль прошла, так дальше-то все равно чего-то съесть надо, а то один черт — сдохнешь, уже с голоду. А как съешь что — опять боль.

— Но хоть от чего-то боли не бывает?

— Не бывает от молока... да от каши. И то, если каша без масла.

— Вот кашу с молоком и ешь, — грустно улыбается Дмитрий.

— Что ж остается... — сокрушенно качает головой Кориат и вдруг улыбается прежней, разудалой улыбкой:

— А каково кашку лизать после такой-то жизни?! Помнишь, как я весь Орден упаивал?!

— Помню. Еще напоишь...

— Да какое там!.. Какой теперь из меня посол, когда пить нельзя! Ладно, давай о тебе поговорим. Мне о тебе все уши прожужжали: как ты татар бил, да от вражьих стрел арбалетчиками закрылся. Теперь в Вильне на каждом углу слышу: арбалеты, арбалеты... Уже арбалетные мастера кругом нарасхват пошли. Правда что ли — так здорово с арбалетами? Они ведь тяжелые, громоздкие... Расскажи! Неужели ты сам все это придумал?

— Да ну — сам! Я еще без штанов бегал, а на Западе уже знали, понимали силу стрел. Про войну французов с англичанами слыхал?

— А как же.

— А в 54-м (1346) году англичане французов раздоблали как — слыхал?