Заработала голова, четко, быстро:
— Отец Ипат, бери каких надо и сколько надо людей, вези деда в Бобровку.
— Помилуй Бог, князь! Да как же тут-то? Я бы тут...
— Все! Для тебя война кончена! Вези! Хоронить — меня дождись. Монах понял, и слезы встали у него в глазах: «Значит, и за меня испугался, волчонок... Меня боишься потерять! Ах, сынок! От судьбы ведь не уйдешь!» — Он промолчал и пошел собираться. Подошел Гаврюха.
— Гаврюха, где Станислав?
— Сейчас позову.
— Не надо. Пусть прочешет опушку, ходы, выходы. Где удобней встать, где удобней наблюдать. Где быстрей сможем выскочить. Понял?
— Понял. — Гаврюха повернулся идти.
— Стой! Алешку ко мне. Надо его к Олгерду. Чтобы предупредил, что мы не ушли, что задержим рыцарей, что он сможет оторваться сегодня от преследования...
— Сейчас позову.
— Стой! Нет! Не надо Алешку. Семь бед — один ответ. Иди.
Гаврюха исчезает, а Дмитрий отходит подальше, чтобы не видеть деда, садится, как тот, бывало, садился, спиной к березе, и начинает думать, что можно сотворить в данной ситуации, как ударить, чтобы рыцари ощутили это и остановились, чтобы поверили, что перед ними большие силы.
«Все будет зависеть от того, куда они выскочат к вечеру. Хотя вечер уже вот он, на носу... Черт! Целый день махались! В бою время летит... быстрей, чем в работе...
Если Олгерд тут нигде не зацепится... А как ему зацепиться? Где? За что? Может, ударить немцам во фланг, когда мимо пойдут? И остановить! Тогда и Олгерд остановится, тогда и назад их... Нет! Он не остановится... Лишь оторваться попытается, да Перкунаса поблагодарит.
Нет... Надо пропустить. А вот когда они из погони возвращаться станут, тогда и встретить. Как бы долго они за Олгердом ни гонялись, ночевать, раненых искать, добычу делить, — все равно вернутся. И не далее, как засветло... Вот тогда... Только как? Навстречу или вдогон? Навстречу тяжко. Их много будет... Бодрых, радостных... А вдогон? Это ведь дождаться надо, чтобы все вернулись, прошли. А то сам в затылок схлопочешь. А как узнать? Дотемна ждать? Нет. В темноте плохо, совсем плохо... Придется рискнуть. Долго не ждать. На всякий случай арбалетчиками загорожусь с тыла. Кто если останется, самый жадный, тяжелый, усталый... Того из арбалетов. Нет им резона дотемна мотаться, небось тоже выдохлись. Подождем. Коней попоим, себя в порядок приведем...»
— Гаврюха!
— Я, князь.
— Монах уехал?
— Уехал.
— Сколько человек с собой взял?
— Двадцать.
— Не мало?
— Он и того не хотел, это уж ему Вингольд навязал.
— Ладно, вели отдыхать. Коней расседлать. Кормить. Вода есть?
— Есть ручеек.
— Поить.
— Поим.
— Хорошо. Часа два у нас есть...
Прошло два часа. Солнце опустилось за лес — отсюда не видно. Перед глазами вставших в опушке разведчиков Боброва полка проплыла и уже заканчивалась трагедия проигранной битвы.
Литвины бежали. Пешцы просто беспорядочной толпой, лишь бы где укрыться. Бросались и в этот лес — немцы их не преследовали. Конница отбивалась со смыслом, грамотно, небольшими отрядами. Отскакивали, разрывая дистанцию, разворачивались и ударяли по наступающим, чтобы дать уйти пехоте.
Среди немцев пешцев не было (Дмитрий отметил это и обрадовался, как-то автоматически, без мыслей), их и на поле-то было мало, а преследовать — тяжелы. Конница же наседала густо, избивала пешцев. Когда литовские конные контратаковали, немцы останавливались, смыкались поплотней, отбивали удар, опрокидывали противника, шли вперед, догоняли пешцев и беззлобно, методично, как капусту в корыте, начинали рубить.
И вновь налетали конные литвины, и вновь немцы приостанавливались и смыкались, и так далее...
Разведчики наблюдали это долго, часа полтора. Потом погоня прошла мимо, отгремела, скрылась.
На поле остались валяться трупы, выли раненые, бегали беспризорные лошади, то там, то тут проезжал всадник в сторону немецкого лагеря. Это был либо раненый, либо награбивший уже — больше некуда, с конем, а то и с двумя в поводу, на которых тоже было до черта нагружено.
Тогда Станислав велел звать князя. Дмитрий подъехал на неоседланном коне, босиком, только рубаха и порты.
— Ну!
— Глянь, князь. Кое-кто уже возвращаться начинает. Дмитрий посмотрел внимательно, но с полминуты, не больше:
— Вот когда они не по одному, а толпами поедут, тогда... Гаврюха, ты тут?
— Тут, где мне быть.
— Вели седлать и выводить на опушку, на исходный. Сотников ко мне. Мой доспех сюда.
Читать дальше