Владимир Кожевников - Забытый. Литва

Митя находится:

— Как тебе сказать? Спасла она меня... Считай, что вместо матери...

— Да сколько ж ей лет?

— Много. Скоро тридцать...

— Да?.. Маловато для матери... А кем она тебе доводится-то?

— Да никем. Она отцовой невольницей была. Когда меня в первый раз ранили, она меня выходила. — (Дмитрий вспоминает, как она выхаживала его в первый раз и мучительно багрово краснеет, хорошо, что сумерки!), — потом еще...

— Тебя так ранили много?

— Ну, не так уж... Ты ж видела зарубки на мне.

— Я не смотрела. — Люба опускает глаза. — Я стеснялась.

— Ну, увидишь еще...

— Ну, так и что — еще раз?

— А-а, ну я ее у отца выпросил из невольниц... Она тут стала жить... Вроде как вольная... Или моя невольница... В общем, долгая это история, я потом тебе расскажу...

— Так она что? И теперь твоя невольница? — Люба подозрительно смотрит на Дмитрия, а тот находит наконец почву под ногами, вздыхает облегченно:

— Не-е-ет! Она теперь за приятелем моим, разведчиком Алешкой, замужем.

— А-а-а...

«Ах ты, Господи! — у Дмитрия аж испарина на лбу, — вот бесенок! Все увидела, все приметила и душу наизнанку вывернула! Как же права была Юли! Как вовремя я ее...»

— Любань! Давай-ка мы сегодня повеселимся со всеми! Хватит чучелами сидеть, надоело. И дед, вон, советует.

— Правда?! Давай! А то в самом деле — скучно. Только я вина пить не умею, не пробовала никогда...

— Ну, это мы к тебе отца Ипата приставим, он у нас ба-а-алыной специалист!

Оба смеются. Наконец-то они почувствовали себя свободно, уютно, в семье, в своей тарелке. Дома!

Кориатов гонец прискакал через 19 дней. Был он краток:

— Князь Кориат просит князя Дмитрия прибыть в Вильну через пять дней. С собой иметь советников и дружину не больше двадцати человек.

Передал и письмо, но там было почти то же самое.

У Любани, как только она увидела гонца, сделалось каменное, отсутствующее лицо и таким осталось до самого вечера, до самой ночи, пока они не остались вдвоем. А когда остались, она кинулась к нему на шею и по-детски, навзрыд и всхлипывая, разрыдалась.

За эти неполные три недели она ни с кем в Бобровке как следует не познакомилась, все с мужем, да с мужем. Разве что вот отец Ипат, да ведь он тоже с ним уедет! Отец Ипат знакомил ее с поместьем, водил, показывал, рассказывал, и на второй же день был поставлен в тупик наивным, но естественным вопросом:

— А где же княжеский терем? Монах растерялся:

— Видишь ли, княгиня... Мы считали... Мы думали... Что вам удобней в обжитом тереме будет... То есть вот это и будет княжий... — и он указал на мощный, основательный, но довольно неказистый с виду и старый (уже почти два десятка лет миновали его вражьи налеты и пожары) дом Бобра.

— А как же дед?

— А что, разве вместе нельзя? Места, чай, хватит!

— Да может, и хватит... Но это как-то... — и Люба замолчала. Но вечером тот же разговор завела с Дмитрием, чем удивила его крайне. И смутила.

— Да чего нам с дедом делиться?

— Ты пойми, голова, у него свое хозяйство налажено, экономки вон аж две, Варвара, Авдотья. Они меж собой-то не дерутся?

— Дерутся, а что?

— Как же мы ими командовать будем, если они... А хозяйство, скотники, птичники, повара?

— Так что, у нас это все отдельно, свое, что ли, заводить надо?

— Ну, не все сразу, но надо, конечно... Ведь у тебя семья теперь. А дети пойдут?! — Она округлила глаза и запнулась, испугавшись того, что сказала.

Дмитрий засмеялся и чмокнул ее в щеку:

— Ах ты! А я все думал, чего тебя отец деловухой-бедовухой зовет!

— Да ну тебя! — Она надувает губы, но продолжает: — Ты помни — ты князь! Тебе просто нельзя жить, уважать не будут. А надо, чтобы уважали. И побаивались!

— Да-а. Нелегкое это, оказывается, дело — быть князем, — усмехается Дмитрий.

— Смеешься? Думаешь — маленькая? А это не я, это мне очень даже старые люди говорили и очень даже умные.

— Кто же? Отец?

— И отец. И мама Шура. А главное — митрополит, отец Алексий.

— А это кто?

— О-о! Это очень большой человек! Богов наместник на земле.

— Во как!

— Да! А еще, ты помни, жена у тебя — дочь Великого князя Московского, такую нельзя в дедовом доме держать.

— Вот как ты заговорила. — Дмитрий обижается, а Люба сразу это видит:

— Митя! Ты не обижайся, ты пойми! Я-то с тобой и в лесную сторожку жить пойду! Но ведь люди кругом, у них обычаи, понятия обо всем... Молва пойдет... И до Вильны, и до самой Москвы. Думаешь — нет?

— Думаю — да. — Дмитрий чувствует ее правоту, отбрасывает обиды, улыбается. — Да, Любаня, ты права. Придется что-то делать.