Василий Криптонов - Потерявшие судьбу

Сиера опустилась на колени возле крыльца. Не то молила потерянную судьбу вернуться, не то просто лишилась сил. Ее пальцы медленно подобрались к лежащей на верхней ступеньке тростинке, переломленной пополам.

Свирель. Старая свирель, которую сломала чья-то злая — или последняя? — воля. Обломки, пережившие снега и дожди, палящее солнце и холод. Сиера сложила две части, поднесла к губам. Звук родился страшный, будто стонали мертвецы, лишенные покоя. И когда он смолк, когда задрожали плечи девушки, Сардат снова оказался рядом, глотая вспышки гнева. О, как бы он хотел встретить сейчас всех тех трусливых ублюдков, что явились в деревню! Любители показать силу тем, кто сопротивляться неспособен!

Изувеченный инструмент упал на камень. Сардат рывком поднял Сиеру, заставил повернуться к себе.

— Я держусь, — сказал он. — Помнишь, что обещала?

Она кивнула. Она помнила.

Минул первый день, почти прошла первая ночь, и Сардат лежал в холодном поту, глядя в темные глаза Сиеры.

— Нам ведь придется уйти, — прошептал он.

Кивнула. Здесь, под носом у вампиров, долго жить не получится. Придется искать место поспокойнее. Скрываться… Все существо Сардата поднялось против унизительной мысли, но он смолчал. Было бы ради чего — а вынести можно все, что угодно.

— Как только они пройдут, — сказала Сиера. — Должно быть, около полудня все закончится. А ночью мы улетим. На север? На восток?

Север — мертв. Единственное, что осталось о нем в памяти Сардата — тлеющие останки поселка и глядящие в небо мертвецы. Восток — место, где Левмир продолжал борьбу. Этот никогда не сдастся и не захочет видеть друга — таким. Мир внезапно сделался крохотным — и шагнуть-то некуда. Весь будто плющится между молотом и наковальней. Люди, вампиры… Кровь, еда… Кем же стать теперь? Что означает — «улетим»?

— О чем ты думаешь? — Вопрос застал его врасплох, но сдвинул что-то очень важное в душе. Сардат отстранился от теплого тела девушки, сел в постели, глядя через окно в звездное небо.

— Тот мост, о котором ты говорила… — начал он.

— Значит, все? — перебила она.

Тишина. И в этой тишине он боится повернуть голову. Почему каждый выбор дается с таким трудом? Почему здесь, в этом проклятом мире, жизнь не может просто толкнуть вперед, как делала всегда?

— Я только хочу разобрать мост, — шепотом сказал Сардат. — Они еще далеко. Аммит тоже — как бы ни кривлялся, людей он не оставит. Сойдутся одновременно. Если мы…

— Значит, все.

Сиера выбралась из постели, потянулась, будто с наслаждением стряхивала с себя неприятный сон, и принялась одеваться.

— Летим, — сказала, бросив взгляд на замершего Сардата. — Иначе скоро рассветет — не успеем превратиться.

— Я не отступился!

Боль заставила Сардата вздрогнуть — левая рука сжалась в кулак, ногти вонзились в кожу, и капельки крови упали на серые простыни. Тихий смех наполнил маленькую комнатушку. Сиера стояла спиной к Сардату, но он не сомневался — смех лишь скрывает слезы.

Как будто сама смерть на грудь уселась, смотрит молча и ждет. Вынырнув в очередной раз из кошмара с летучей мышью, Айри застонала. Каждый вдох дается с борьбой, каждый удар сердца — словно молотом по наковальне.

В окошко брызжут первые лучи рассвета, странная серая птичка сидит на подоконнике. То так головку наклонит, то эдак. Айри улыбнулась ей, и птичка раскрыла клювик. Сквозь стекло донесся тихий щебет. Пять лет назад точно так же прилетала птичка за мамой. Каждый день, одна и та же. Айри прогоняла ее, но птичка никогда не улетала далеко, каждое утро садилась на подоконник и смотрела, чирикала.

Голоса в коридоре. Щелкает замок. Треща без умолку, в комнату влетает Рикеси. Лицо перепуганное, грязное. Одежда… Айри узнала свой плащ, но с трудом — Рикеси превратила его в тряпку.

— Живая, смотрит! — Рикеси машет кому-то рукой. Звуки будто с другого конца города доносятся.

На кровать опустился незнакомый мужчина. Лысый, худой, один глаз закрывает повязка, второй смотрит пристально. Айри заметила у него за спиной двух возмущенных служанок. Кажется, Рикеси на них кричит. Уходят.

Грубые руки ощупали лицо, отбросили одеяло. Айри не шелохнулась. На миг все скрыла темная пелена, а потом свет вернулся. Левую руку пронзила острая боль, на лоб опустилось что-то мокрое и холодное.

— Вы очнулись, госпожа? — Лицо Рикеси, все такое же грязное, даже хуже — слезы размазала. — Вам сейчас кровь отворяют, лучше станет. И вот еще, выпейте.