Филип Болл - Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку

По-видимому, существует и гендерная разница. При выполнении когнитивных задач женский мозг, как известно, не так строго соотносит умственные процессы с левым или правым полушарием, как мужской; считается, что женщины менее латерализованы. Мужчины и женщины демонстрируют различие в обработке похожих мелодий, которые слышат отдельно через правое или левое ухо, то есть при обработке левым и правым полушариями.

В одном контрольном исследовании Раушер и коллег появился результат, который не порадует любителей минимализма: улучшения после прослушивания Моцарта сохранились, но после прослушивания музыки Филипа Гласса их не возникало. Стоит, впрочем, сразу прервать дифирамбы в сторону мастеров прошлого и их превосходства: в другом исследовании улучшения наблюдались после прослушивания музыки в стиле нью-эйдж современного греческого композитора Янни.

Почему улучшение наблюдалось только в одном из двух заданий? Шелленберг и Холлам подозревали, что причиной оказалась большая сложнасть задания на складывание бумаги: возможно, мотивация срабатывает тем лучше, чем сложнее задача.

«Зажги мой огонь» песня группы «Тhe Doors» – прим. пер.

Аккорд появляется в тактах 203-6 первой части как нагромождение диссонантных малых терций. Послушайте, если хватит смелости.

Здесь я не говорю об опере. В ней, как и в кино, музыка служит для усиления эмоционального эффекта, который достигается при помощи сюжета. Но остается тот же вопрос: каким образом музыка усиливает чувства? В самом деле, музыка в опере является основным эмоциональным средством, без нее остались бы лишь банальные сюжеты и неуклюжие диалоги (которые еще и исполняют с сомнительным актерским мастерством). Опера – это не музыка, но форма искусства, которая обращается к музыке. Нам может нравиться опера, а музыка не вызывать никаких эмоций (так часто бывает). И наоборот.

Это не поможет остановить неукротимый поток сборников классической и популярной музыки в духе «Музыка для релаксации», «Музыка для влюбленных», «Музыка для концентрации» и так далее.

Нужно сказать, что некое элитарное отношение, которое господствовало в музыкальных исследованиях до недавнего времени, позволяет себе пренебречь богатством утонченности, которая содержится, за исключением чистой формы, в предположительно «простой» музыке, – вскоре мы в этом убедимся.

Мы снова вернулись к вопросу об истинном облике греческих ладов (стр. 50). Сложно представить, что простая последовательность из тонов с небольшими интервалами может напоминать хоть что-нибудь. В одном из сократических диалогов в «Республике» Платона участвовал протагонист Главкон, утверждавший: «Я ничего не ведаю о гармониях, но мне нужна одна воинственная, которая бы звучала той нотой или призвуком, который слышится от храброго мужа в час напасти и наполняет его решимостью»; Сократ ответил, что для этого подойдет дорийский лад. Исходя из этой беседы, можно предположить, что лад обладал специфической мелодией, которая с ним ассоциировалась.

Иллюстрацией того, насколько грубыми и опасными могут быть обобщения такого рода, можно рассмотреть на примере композиции «Sex Pistols» «Anarchy in the UK»: с точки зрения мелодии и ритма песня проста, но любой согласится с тем, что она скорее ассоциируется с гневом, чем в радостью.

Радикальный пример неправильного прочтения, которое возможно в межкультурном музыкальном опыте, дает музыкальный критик Дэвид Хайду: «В 1971 году индийский виртуоз Рави Шанкар выступил в нью-йоркском Мэдисон Сквер Гарден. После нескольких минут звучания ансамбля Шанкара, аудитория из примерно 20 000 человек начала реветь в знак одобрения. «Спасибо, – ответил Шанкар, – если вас так тронула настройка инструментов, то я надеюсь, само выступление вам понравится гораздо больше»».

Разумеется, насекомые не ревут, но они могут быть очень шумными – вспомните цикад. Тем не менее, и мы, и другие животные научились делать предположения о размере животного по его крику, основываясь на диапазонах акустических частот в слышимом звуке. Это исключительный пример ожиданий, сформированных на основе слуховых подсказок.

Как отмечает Хьюрон, самый поразительный аспект процесса заключается в том, что существует награда за правильное прогнозирование даже нежелательного результата. Возможно, именно поэтому мы иногда заставляем себя ожидать худшего: если все пойдет плохо, нам будет хотя бы немного легче от мысли, что мы так и знали.