Генрих Ланда - Сборник

Вот что может наделать дикость и бескультурье.

И однако жизнь вдали от цивилизации имеет свои достоинства. Примерно в те же годы мы проводили обследования в Туве – и чего там только не было: и сифилис, и разные экземы, и трахома – но ни одного порока сердца! Да и зрение тоже: один старик жалуется – "Не вижу!" Что же ты, отец, не видишь? "Ну вот, к примеру, видишь, вон на том холмике заяц сидит? Так я его совсем плохо вижу!" А я сам даже холмик еле могу различить.

Да, глаза… Один из тончайших инструментов в человеческом организме. В человеке всё совершенно, но мне кажется, что лишь в одном месте природа допустила оплошность. В черепе имеется только одно небольшое отверстие для прохода глазных нервов к мозгу, и два нерва от обоих глаз сплетаются здесь так тесно, что невозможно прикоснуться к одному, не повредив второй, и любое воспаление также легко захватывает оба нерва. Это трагедия для хирургов, а ещё больше – трагедия для самих больных. А сколько пришлось удалять глаз во время войны в полевом госпитале – страшно вспомнить! И это совсем не просто: известно ли вам, что когда перерезается глазной нерв при местном наркозе, человек видит такую ослепительную вспышку, что наступает шок, и даже возможна внезапная смерть?

Знаете ли вы о случае, когда сотрудники глазного института Филатова нашли в одном селе фельдшера, блестяще удалявшего бельма? Его забрали в Одессу, он работал у Филатова и одновремённо учился в мединституте. И когда он изучил анатомию и физиологию глаза и понял, на что он так смело поднимал руку – он отказался от оперирования.

Кстати, мне самому довелось удалять катаракту с глаза Гром-Ясенецкому, генералу медицинской службы и митрополиту Ставропольского края – не правда ли, интересное сочетание? На вопросы об этом он отвечал, что к концу жизни пришёл к убеждению, что с помощью веры больше можно облегчить страдания людей, чем с помощью медицины. И, уйдя в отставку, принял сан. На его похоронах было несметное количество народу, а на надгробном памятнике так и написано: "Митрополит такой-то, генерал медицинской службы…" Что ж, может быть действительно религия может помочь человеку там, где медицина бессильна. Или направить, предостеречь его там, где медицина вообще не властна. Я имею в виду не церковь, а религию, веру. Она – мать, наставница для несовершеннолетнего народа. Нужно быть очень сильным, чтобы быть атеистом. Кроме того – когда мы вырастаем и не нуждаемся больше в опеке матери, разве мы вправе издеваться над ней и подвергать её оскорблениям лишь потому, что мы её переросли?

Да, было всякое, больше трагическое, но иногда и смешное. Там же на востоке был такой случай: приходит ко мне тайком молодой парень и просит помощи. Дело, видите ли, в том, что он женится, а они с невестой уже до свадьбы позволили себе лишнее. А у них такой обычай: прямо во время свадьбы молодые отправляются на брачное ложе, и потом родственники торжественно выносят простыню со следами крови. И вот теперь нагрешивший жених в отчаянии: можно было бы, конечно, в нужный момент разрезать себе руку, но тут-то у него храбрости нехватает.

Пришлось помочь ему: я сделал надрез на пальце и заложил бинт таким образом, что при его снятии ранка вскроется. Позднее счастливый молодожён сообщил мне, что всё сошло благополучно."

"Дангуоле"… Что за удивительный звук? Он прослушивается сквозь мощный гул непрерывного потока машин, мчащихся по Невскому. Два ряда молочно светящихся фонарей, уходящих в даль совершенно прямыми линиями, делают проспект похожим на взлётную полосу, и кажется, что где-то там, у едва угадывающегося золотого Адмиралтейского шпиля, вся эта армада взмывает в чёрное осеннее небо, где на быстро бегущих облаках отражается зарево огней необъятного города.

И вдруг этот звук, такой спокойный и мирный, забытый и непривычный. Между легковыми, троллейбусами и автобусами неспешной рысью катит щёгольская упряжка, на запятках кареты – лакей в чулках и треуголке, в такой же треуголке – кучер, возвышающийся над этим чудесным видением… Но ещё несколько секунд – и всё это скрылось в транспортном хаосе, и нельзя уже определить, было это в действительности или только почудилось.

Засунув руки в карманы, я пробираюсь через по-вечернему спешащую толпу. Башня городской думы с круглыми часами наверху тускло подсвечена уличными огнями и легко заметна издали. Это хорошо. Однако я знаю, что математически точная прямизна проспекта создаёт иллюзию малости расстояний, и чтобы дойти по переполненным тротуарам до башни, понадобится не меньше десяти минут.