Генрих Ланда - Сборник

Я закрыл глаза и попытался уснуть, но на это не было никакой надежды. Можно приспособиться, привыкнуть к любому шуму, спать под рёв турбогенераторов, реактивных самолётов, проносящихся электричек. Это всё – однообразные, благородные шумы, не чета изощрённому разнообразию этого изуверства, посылающему волна за волной всё новые отвратительные колена.

…Надо что-то предпринимать, надо спасаться. Многолетний конструкторский опыт воспитал во мне убеждение, что безвыходных положений нет. Нужно спокойно всё обдумать и систематизировать. Метод активного воздействия здесь не подойдёт, шевелить и расталкивать его бесполезно, он непрерывно и равноэффективно храпит из любого положения. Прийдётся перейти к обороне. Чтобы заткнуть уши, нужна вата, но её нет, а спать, зажимая уши изо всей силы руками, невозможно. Делаю повязку из двух носовых платков, потом из полотенца – не помогает, только давит. Голову под подушку – жарко и всё равно бесполезно. Чёрт возьми, как он заходится! О, это что-то новое, такой пакости ещё не было, какое-то унитазное хлюпанье вперемешку с отрыжкой. Забраться с тюфяком на кухню? Лечь в ванну? В коридор?

Нереально. Что делать?

В комнате у девушек одна кровать свободна, что если… Я живо представил себя завернувшимся в одеяло на пороге женской комнаты среди ночи и все вытекающие из этого последствия…

Корчусь на скомканной простыне, голова мотается по горячей подушке, а мука всё продолжается. О, это утробное клокотание, щелкание, рычание, вызывающее самые отвратительные, мутные ассоциации, прилипающее к телу, лезущее в горло и нос!

Отрываю кусок газеты, скручиваю фитили и в остервенении начинаю запихивать их в уши. Резкая боль даёт понять, что повреждена барабанная перепонка. Новое мучение добавляется к предыдущему, потому что перепонка, к сожалению, ещё цела, и ухо продолжает слышать.

Надо изменить метод борьбы. Человеческая психика, сила воли – всемогущи. Думать о чём-нибудь приятном. Приятном. Приятном, приятном… Но, боже мой, эти скотские звуки загаживают любую мысль, оскверняют всё сущее. Как он живёт среди людей, как ему позволяют существовать? Нет, нет, нужно себе внушить, что здесь нет ничего ужасного, буду сейчас думать о том, что это просто автоколебательный процесс, возникающий в биогенной динамической системе с нелинейными характеристиками. Автоколебания… О, господи, ну и мерзость! Но можно же внушить себе, что меня это не затрагивает, не беспокоит, я засну, я засну, засну…

Нет, это непереносимо, это болотное, ассенизационное чмоканье, чавканье, бульканье…Да, да, с таким звуком вздувались макбетовские пузыри земли. Леди Макбет… Окровавленные руки… Мрак и ужас… Нет сил…

В затуманенном мозгу власть захватывают самые тёмные, самые низменные инстинкты, выползает на волю зловещее фрейдовское подсознание, и нет уже возможности обессилевшему человеку бороться с проснувшимся зверем.

Я встаю. Передо мной смутно чернеет стул с наброшенной на него одеждой. Вот он уже у меня в руках. Путаясь ногами в сброшенных вещах, приближаюсь к его кровати.

Не чувствуя веса стула, с размаху всаживаю его в темноту, туда, откуда исходят эти удушающие меня испарения. Ешё раз и ещё, по мягкому и твёрдому, по метнувшимся рукам со скрюченными пальцами, и ещё, и ещё, по чему-то уже неподвижному… И потом, беззвучно выронив стул, смотрю на еле видное в темноте чёрное пятно, расползающееся на белеющей из мрака подушке…

Потом, очнувшись, постепенно приходя в себя от сковавшего ужаса, облитый холодным потом, ощущаю свои руки и ноги неподвижно лежащими на постели и с облегчением прислушиваюсь к могучему храпу, накатывающему волнами с соседней кровати. Затем со стоном переворачиваюсь и продолжаю страдать, глядя широко открытыми глазами в ночь.

Мне было тогда восемнадцать лет. Я была в Крыму по туристской путёвке, мы шли по горному маршруту в одной группе с его приятелем Володей, этот Володя был очень симпатичный. А он учился в Московском пединституте и отдыхал тогда в Ялте, и когда мы приехали туда, Володя устроился с ним, а мне нашли место у хозяйки в том же дворе. Это влево от набережной, если стать лицом к порту, там гористые узкие улочки спускаются прямо к морю, и верхние дворы находятся на уровне крыш нижних домов. Я помню, мы туда пришли в конце дня, он встретил нас в майке и спросил Володю: "Кого это ты привёл?", и так бесцеремонно оглядел меня, и потом сказал: "Ну, ничего, пригодится." В общем, мы устроились, а вечером там поставили на окно проигрыватель и начали во дворе танцы. Мы танцевали с Володей, а он подошёл и забрал меня у него, это было танго, и когда мы начали танцевать, я почувствовала, что… ну, словом, какой он… когда он держал меня.