Олдос Хаксли - Время должно остановиться

– Мальпиги. Карло Мальпиги.

– Уж не родственник ли адвоката Мальпиги?

Собеседник замялся; смущенное выражение появилось на лице.

– Он – мой отец, – сказал он.

Юстас ничем не выдал своего удивления, но в нем проснулось любопытство. Почему сын преуспевающего юриста стал продавцом старых книг? И он решил это выяснить.

– Как я полагаю, Бруно оказался вам крайне полезен, – начал он, посчитав подобный подход наиболее прямым путем к завоеванию доверия молодого человека.

И не ошибся. Уже скоро барашек стал на редкость словоохотливым. Он рассказал о своей часто болеющей консервативной матушке; о предпочтении, которое отдавал отец двум своим старшим и более умным сыновьям; о впечатлении, которое на него произвело il Darwinismo, и потере веры; о своем обращении к Религии Гуманизма.

– К Религии Гуманизма! – повторил Юстас, смакуя каждое слово. Насколько же комичным представлялся ему сам факт, что кто-то еще мог обожествлять Гуманизм!

От теоретического социализма до активного антифашизма оставался всего лишь короткий и логичный шаг, и особенно логичный в случае Карло, поскольку оба его брата состояли членами партии и быстро взбирались по карьерной лестнице. Пару лет Карло занимался распространением запрещенной литературы, участвовал в секретных собраниях, занимался агитацией среди крестьян и рабочих в надежде пробудить в них хотя бы зачатки воли к сопротивлению всепроникающей тирании. Но ничего не выходило. Все его усилия не приносили результатов. В своем узком кругу люди ворчали и шепотом рассказывали анекдоты, поругивая власти, а на публике готовы были по-прежнему дружно скандировать: «Дуче! Дуче!» Время от времени то один, то другой единомышленник Карло попадался в руки фашистам, и его либо подвергали старомодному жестокому избиению, или же ссылали на острова. Все было зря. Абсолютно все.

– И даже если бы все оказалось не зря, – заметил Юстас, – даже если бы вам удалось подбить их на какие-то решительные и насильственные действия, что тогда? На какое-то время в обществе воцарилась бы анархия, а потом к власти пришел другой диктатор, который, несомненно, назывался бы коммунистом, но ничем не отличался от нынешнего. Совершенно ничем, – повторил он с широчайшей улыбкой. – Если бы только не оказался гораздо хуже.

Молодой человек кивнул:

– Бруно тоже говорил мне нечто подобное.

– Разумный человек!

– Но он говорил и другое…

– А! Этого я и опасался!

Карло не обратил внимания на его реплику, и его серьезное лицо разгорелось нежданным задором.

– …что есть только одно место во всей вселенной, которое ты реально можешь сделать лучше, и это место находится внутри тебя самого. Тебя самого, – повторил он. – Поэтому начинать надо там. Не где-то вовне, не с других людей. До этого черед дойдет потом, когда ты основательно поработаешь над самим собой. Ты должен сам стать хорошим, прежде чем сможешь сделать что-то хорошее – или, по крайней мере, не принести одновременно с добром и новое зло. Помогая одной рукой и нанося вред – другой. А именно так получается у обыкновенных сторонников реформ.

– В то время как по-настоящему мудрый человек, – сказал Юстас, – старается ничего не делать обеими руками.

– Нет, нет, – горячо возразил собеседник с прежней неулыбчивостью и серьезностью. – Мудрый человек начинает с работы над собой, чтобы потом суметь помочь другим людям и не стать при этом жертвой коррупции.

А потом со страстной сбивчивостью он пустился в рассуждения о французской революции. У совершивших ее людей были самые лучшие намерения, но к этим благим целям безнадежно примешивались личные амбиции, тщеславие, бесчувственность и жестокость. И с горькой неизбежностью то, что началось как борьба за свободу, деградировало в схватку за обладание властью, переросло в тиранию и империализм, который вызвал уже волну реакции во всем мире. И такой ход событий неотвратим везде, где люди хотят творить добро, не будучи добрыми. Никому не под силу сделать хорошую работу грязными, испорченными или заведомо негодными инструментами. Единственным выходом из положения представлялся путь, предложенный Бруно. И разумеется, Бруно почерпнул свои идеи из…

Он внезапно прервался и, увидев Юстаса в роли всего лишь обычного покупателя, как-то сразу скис.

– Прошу меня извинить, – сказал он действительно виноватым тоном. – Даже не знаю, почему рассказываю вам все это. Мне следовало прежде всего спросить, что привело вас сюда. Что вас интересует?