Мигель де Унамуно - Туман

– Ты говоришь искренне?

– Да, искренне.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Иди сюда. – И, схватив ее обеими руками за. плечи, он повернул девушку лицом к себе и посмотрел в глаза.

Но покраснела не она, а он.

– Ей-богу, девочка, я тебя не понимаю.

– Я так и думала.

– Я уже сам не знаю, что это такое, невинность коварство, насмешка или ранняя порочность…

– Это только любовь.

– Любовь? А почему?

– Вы хотите знать почему? Вы не обидитесь, если я скажу? Вы обещаете не обижаться?

– Хорошо, говори.

– Так вот, потому… потому что вы несчастный, бедняжка.

– Как? И ты тоже?

– Если угодно. Но доверьтесь девчонке, доверьтесь своей… Росарио. Она вам вернее всех, вернее Орфея!

– Навсегда?

– Навсегда!

– Что бы ни случилось?

– Что бы ни случилось.

– Да, ты настоящая… – И он снова обнял ее.

– Нет, сейчас – нет; когда вы будете спокойнее. И когда не…

– Хорошо, я тебя понял.

И они простились.

Оставшись один, Аугусто сказал себе: «Эти две женщины сведут меня с ума. Я уже не я».

– Мне кажется, сеньорито, вам хорошо бы заняться политикой или чем-нибудь в этом роде, – сказала ему Лидувина, подавая обед, – чтобы развлечься.

– Отчего это пришло тебе в голову?

– Да ведь лучше человеку самому развлекаться, чем служить развлечением для других. Сами видите!

– Хорошо, в таком случае, когда закончу обедать, зови своего мужа Доминго и скажи, что я хочу сыграть с ним партию в туте, это меня развлечет.

Когда они сели играть, Аугусто вдруг положил колоду на стол и спросил:

– Скажи мне, Доминго, если мужчина влюблен сразу в двух или больше женщин, что он должен делать?

– Смотря по обстоятельствам!

– Как так смотря по обстоятельствам?

– А так! Если это человек с деньгами и храбрый, то может жениться на всех этих женщинах, а если нет, не надо жениться вовсе.

– Но, приятель, твое первое предложение невозможно выполнить!

– С деньгами все возможно!

– А если эти женщины узнают?

– Им это все равно.

– Разве для женщины все равно, если другая отнимает у нее часть любви ее мужа?

– Она будет довольна своей частью, лишь бы ее не ограничивали в расходах. Единственное, что злит женщину, это когда муж дает мало денег на еду, одежду и всякие прихоти; но если он позволяет тратить, сколько ей заблагорассудится… Правда, если у нее есть от него дети…

– А если есть дети, тогда что?

– Да ведь настоящая ревность бывает, сеньорито, только из-за детей. Мать не может терпеть другую мать или женщину, которая может стать матерью; мать не потерпит, чтобы у ее детей отнимали кусок для других детей или для другой женщины. Но если у нее нет детей и ей не предъявляют счет за то, сколько она потратила на еду, одежду, разные там штучки-дрючки, – ба, ей и горя мало! Если мужчина, кроме одной женщины, которая ему дорого стоит, имеет еще и другую, которая ему ничего не стоит, та, дорогая, едва ли будет ревновать вторую, которая мужу ничего не стоит; а если она вдобавок еще дает кое-какие деньги, если он одной женщине приносит деньги, взятые у другой, тогда…

– Что тогда?

– …тогда все идет как по маслу. Поверьте мне, сеньорито, Отелло женского рода не бывает.

– Как и Дездемон мужского.

– Возможно.

– Ну и рассуждения!

– А я, видите ли, до женитьбы на Лидувине и до того, как начал служить у вас, служил у многих холостых господ. Я на этом деле собаку съел.

– Ну, а как в вашем сословии?

– В нашем сословии? Мы не можем себе позволить такой роскоши.

– Что ты называешь роскошью?

– Все эти штучки, которые показывают в театрах и описывают в романах.

– Но, послушай, разве мало случается в вашем сословии преступлений из-за любви или ревности!

– Бa! Все из-за того, что эти франты ходят в театры и читают романы, а если б не это…

– Тогда что?

– Всем нам, сеньорито, знаете, нравится играть роль никто не хочет быть самим собой, все живут так, как внушают им другие.

– Да ты философ!

– Так называл меня прежний хозяин, у которого я служил. Но Лидувина, пожалуй, права, вам следует заняться политикой.

– Да, вы правы, – говорил дон Антонио тем же вечером, сидя вдвоем с Аутусто в укромном уголке казино. – вы правы: в моей жизни есть печальная, печальнейшая тайна. Кое-что вы угадали. Вы редко навещали мой бедный очаг – очаг ли? – но, наверное, заметили…

– Да, в вашем доме меня привлекало что-то странное, какая-то непонятная грусть.

– Хотя у меня есть дети, мои бедные дети, вам казалось, будто это дом без детей или даже без супругов.