Александр Дюма - Сальватор

– Ваша щедрость беспредельна! – сказал каторжник наполовину серьезным, наполовину ироничным тоном.

– Но вы этого заслуживаете, – нежно-ласково произнес господин Жакаль. – Само собой разумеется, вы оба можете рассматривать себя как официальных пайолей. Пока вы здесь, нет ли у вас еще каких-нибудь жалоб или просьб ко мне лично?

– Есть одна просьба, – важно произнес Жибасье.

– Говорите, дорогой друг. Я давно и безуспешно ломаю голову над тем, что бы мне еще такого сделать, чтобы доставить вам удовольствие.

– Поскольку Габриэль был арестован вчера вечером, – сказал каторжник, – он не успел хорошенько узнать свою супругу. Не будет ли слишком большим одолжением, если я попрошу вас дать ей возможность увидеться с мужем до его отъезда на юг?

– Это пустяки, дорогой друг. Она может видеться с ним каждый день до его отъезда. Это все, Жибасье?

– Это только первая часть моей просьбы.

– А вторая?

– Разрешите ей проживать на той же широте, на которой будет находиться ее супруг.

– Хорошо, Жибасье, так и будет. Хотя вторая часть вашего ходатайства настолько же мне неприятна, насколько первая кажется очаровательной. Поскольку в первой части вы доказываете полное отсутствие личного интереса, хлопоча за отсутствующего друга, а вторая часть говорит мне о каких-то личных ваших выгодах.

– Я вас не понимаю, – сказал Жибасье.

– А тут и понимать нечего. Не вы ли мне сказали, что жена вашего друга была вашей старинной подружкой? Боюсь, что вы не столько для него, сколько для себя желаете, чтобы его жена находилась неподалеку от вас.

Каторжник стыдливо покраснел.

– В конце концов, – с грустью в голосе произнес господин Жакаль, – никто не совершенен… Вы больше ни о чем не хотите меня попросить?

– Последний вопрос.

– Говорите, поскольку вы здесь.

– Как будет осуществлена наша отправка?

– Ну, это-то должно вам быть прекрасно известно, Жибасье. Вас отправят обычным порядком.

– То есть мы пройдем через Бисетр? – спросил каторжник, скорчив ужасную гримасу.

– Естественно.

– Вот это-то меня и приводит в отчаяние.

– Но почему же, друг мой?

– Что вы хотите, мсье Жакаль! Никак не могу привыкнуть к Бисетру. Вы сами только что сказали, что совершенных людей на свете нет. При одной только мысли о том, что я нахожусь в компании ненормальных, у меня может случиться нервный припадок.

– Так почему же тогда, – сказал господин Жакаль, – вы не ведете себя мудро?.. К моему несчастью, Жибасье, – продолжил он, вставая и подходя к кнопке звонка, – я не имею права удовлетворить вашу последнюю просьбу. Я понимаю, что эта мысль может навеять на вас грусть, но это – ужасная необходимость. А коли так, то делать нечего. Вы, как классик, знаете, что древние изображали необходимость при помощи железных клиньев.

Когда господин Жакаль произнес последние слова, в комнате появился Коломбье.

– Коломбье, – сказал начальник полиции, беря из табакерки большую щепоть табака и с удовольствием втягивая ее носом, словно наслаждаясь тем, как прошла беседа с Жибасье, – Коломбье, я поручаю мсье Жибасье вашим особым заботам, вы меня понимаете? Особым! Пока, вместо того, чтобы держать его в камере предварительного заключения, отправьте его в тюрьму, в которую уже доставили человека, арестованного вами вчера вечером.

Затем, обернувшись к Жибасье, сказал:

– Я говорю об ангеле Габриэле. И не говорите потом, что я что-то упустил, неблагодарный!

– Не знаю, как вас за это и благодарить, – сказал каторжник, кланяясь.

– Поблагодарите, когда вернетесь, – сказал господин Жакаль на прощание.

И посмотрел вслед ему с некоторой грустью.

– Теперь, – сказал он, – я стал калекой, поскольку только что лишился своей правой руки.

Старинный замок Бисетр, стоящий на холме Вильжюиф неподалеку от деревни Жентили справа от дороги на Фонтенбло в одном лье к югу от Парижа, представляет бродящему в этих краях туристу одну из самых мрачных картин, которые только можно себе вообразить.

Эта громоздкая и тяжелая масса камней при рассмотрении с некоторого расстояния вызывает у человека ощущение чего-то странного, ужасного, фантастического и отвратительного.

Кажется, что перед взором проходят взад-вперед с всклокоченными волосами, скрежеща зубами, все болезни мира, все несчастья, все пороки и все преступления, которые помещали туда правители, начиная с Людовика Святого и кончая современными властями.