Александр Дюма - Ущелье дьявола

Барон был бледен от изумления и гнева. Христина дрожала от ужаса. Барон заговорил:

– Еще раз, милостивый государь, повторяю вам, что на вас никто не нападает. Но, если вы осмелитесь только появиться перед моей дочерью, я донесу на вас, что бы со мной ни случилось. Допустим, что судьи будут увлечены вашими теориями, но уж преступлением-то вашим они ни в коем случае не будут увлечены. Его живой свидетель налицо: Гретхен. Доказательство его налицо: бутылочка. Что скажет обвиняемый?

– Что скажет обвиняемый? Он, в свою очередь, станет обвинителем, вот и все. Я применю закон возмездия. Если бы я совершил преступление другого характера, кражу или убийство, я трепетал бы… Но в настоящем случае о чем идет речь? Я соблазнил молодую девушку? Так что же? Мою мать тоже соблазнили. У меня есть письма, которые доказывают, что она сопротивлялась, а соблазнитель был преступно настойчив. Разве умерший свидетель не так же силен, как и живой? Что касается этой бутылочки, она, правда, служит уликой против меня. Но она служит уликой и против другого. Кто мешает мне сказать, правда это или нет, что я открыл состав этого снадобья, изучая зелье, найденное мною в подобной бутылочке, которую соблазнитель оставил у моей матери?

– О, какая гнусная клевета! – закричал барон.

– А кто вам сказал, что это клевета? Кто может это доказать? – возразил Самуил. – Теперь вы понимаете мой способ защиты, барон Гермелинфельд? Я не преступник – я мститель. Итак, господин барон, я жду вызова в суд. Графиня Эбербах, я жду вашего звонка. А пока – до свидания.

И бросив им это «до свидания», словно угрозу, он вышел из комнаты не через потайной ход, а через дверь, которую громко захлопнул за собой.

– Самуил! – крикнул барон.

Но тот был уже далеко.

– О, дитя мое! – сказал барон Христине, которая, онемев от ужаса, прижималась к его груди. – Ты видишь, я ничего не могу с ним поделать. Но я сумею тебя защитить. Будь осторожна, никогда не оставайся одна. Надо бросить этот замок, осмотреть его и перестроить. Будь спокойна, я буду сторожить и охранять тебя.

В это время в коридоре раздались шаги, и в комнату вошел Юлиус.

– Милый папа! – воскликнул Юлиус, обнимая барона. – Мне сказали, что вы уже несколько часов ждете меня и что меня искали по всему лесу. Но меня не нашли по той простой причине, что меня там не было! Я, по своему обыкновению, отправился с ружьем на плече и с книгой в кармане. Но ружье мне не пригодилось, потому что я увлекся чтением. Отойдя на милю от замка, я расположился на траве и читал до вечера. Во мне мечтатель всегда берет верх над охотником. Но вы, должно быть, хотите сообщить мне что-то важное?

– Увы, да, Юлиус.

– Что такое? Я вижу, вы опечалены!

Барон взглянул на Христину, он, казалось, колебался.

– Вас стесняет мое присутствие? – поспешила сказать Христина. – Так я уйду.

– Нет, останься, дитя мое. Ты должна знать, зачем я сюда приехал, – продолжал барон. – Я рассчитываю на твою помощь, чтобы уговорить Юлиуса решиться кое на что.

– Что же я должен сделать? – спросил Юлиус.

Барон подал ему письмо.

– Это письмо от дяди Фритца! – воскликнул Юлиус и прочел следующее:

«Мой милый брат. Тебе пишет умирающий. Я страдаю болезнью, от которой нет спасения, и поднимусь с постели только для того, чтобы перелечь в могилу. Мне остается жить еще три месяца. Я пожил достаточно на своем веку. Но мне хотелось бы видеть ваше счастье, прежде чем я умру. Мне хотелось бы обратить в деньги все мое добро, привезти их к вам, в Европу, и сказать вам: будьте счастливы! Это была награда, которую я сулил себе за все труды. Мне казалось, что Бог удостоит меня этого. Но Бог рассудил иначе, и да будет воля его. Итак, мне уже не суждено увидеть родину. Я никогда не увижу тех, кого люблю больше всего на свете. Чужие люди закроют мои глаза. Я говорю это не для того, чтобы призвать вас сюда обоих, то есть тебя и сына. Тебя удерживает твой долг, его – счастье. Притом вы едва ли успеете. Вам придется потерять три месяца для того, чтобы подарить мне один день. Не стоит приезжать. Конечно, я ушел бы в другой мир счастливым, если бы вы проводили меня туда в последний час моей жизни, посвященной трудам на ваше благо. Но, видно, мне на роду было написано умереть вдали от близких. Прощайте. О вас мои последние мысли, и вам все мое богатство. Главное, не подумайте, что я зову вас к себе. Горячо обнимаю вас обоих. Твой умирающий брат Фритц Гермелинфельд».

– Папа, – сказал Юлиус, отерев слезы, – в вашем возрасте и вашем положении вы не можете отправиться в столь дальнее путешествие. Но я могу поехать – и поеду.