Александр Дюма - Ущелье дьявола

– Благодарю тебя, дитя мое. Именно об этом я и хотел тебя попросить. Но как же Христина?

Побледнев, Христина опустилась на стул:

– Разве я не могу поехать вместе с Юлиусом?

– Разумеется! Я возьму тебя с собой! – воскликнул Юлиус.

– А как же Вильгельм? – спросила она.

– Ребенка нельзя брать с собой в такое дальнее путешествие морем, – сказал барон. – Как он перенесет плавание и перемену климата? Христине придется оставить ребенка на мое попечение.

– Оставить мое дитя! – воскликнула Христина и разразилась слезами. Отпустить мужа одного ей казалось невозможным. Но уехать без своего ребенка было еще невозможнее.

Христина бросилась на шею мужу.

– Поездка Юлиуса тем более необходима, – сказал барон, – что, отказавшись от нее, он ничего не теряет. С этим письмом мой бедный брат прислал мне копию своего духовного завещания. Останется Юлиус или поедет, все имущество Фритца будет принадлежать нам. Мой брат позаботился о том, чтобы нам не пришлось спешить к его смертному одру. Но что касается меня, то я нахожу обязанность явиться для утешения умирающего Фритца до такой степени насущной, что если Юлиус не поедет, то поеду я.

– О нет, я отправлюсь! – воскликнул Юлиус.

– Да, он должен ехать, – согласилась Христина. – И я поеду с ним.

– Хорошо, – ответил барон. – Если ты решительно хочешь сопровождать Юлиуса, то я принимаю на себя заботы о Вильгельме.

– О господи! А вдруг мой Вильгельм захворает, когда меня не будет здесь! А вдруг умрет!..

– Христина, – сказал Юлиус, – оставайся с Вильгельмом. Я мужчина, и хотя буду страдать вдали от тебя, но ведь через три-четыре месяца я вернусь. Но если ребенок заболеет и если около него не будет тебя, чтобы спасти его, то все будет кончено и твои поцелуи и ласки не оживят его. Ему ты гораздо нужнее, чем мне. – И, желая положить конец этой печальной сцене, он спросил у отца: – Когда мне отправляться в путь?

– Увы! – ответил барон. – Уехать придется сегодня же вечером.

– О, так скоро! – ужаснулась Христина.

– Успокойся, дитя мое. Чем скорее он уедет, тем скорее вернется. Бедный брат не может ждать, и если Юлиус не застанет его в живых, тогда эта поездка окажется бессмысленна. Из Остенде уходит в Америку корабль «Коммерция» – превосходное быстрое судно. Нельзя упускать такой случай. «Коммерция» славится своими удобствами и прекрасными мореходными свойствами. Значит, и я буду спокоен, что он успеет вовремя, и ты будешь спокойна, что он благополучно вернется.

– Скажите, папа, когда «Коммерция» отправляется в путь? – спросил Юлиус.

– Послезавтра в восемь часов вечера.

– Ну, если хорошо заплатить ямщику, то можно попасть в Остенде через тридцать шесть часов. У меня в распоряжении сорок восемь. Я не хочу отнимать у моей милой Христины ни единой минуты из тех, что принадлежат ей. Поэтому я отправляюсь завтра утром.

– Я поеду с тобой до Остенде! – заявила Христина.

– Хорошо, поедем вместе, – сказал Юлиус.

Вечер прошел печально и в то же время очаровательно. Нет ничего грустнее и трогательнее таких разлук. Только в эти минуты люди сознают и чувствуют, как они любят друг друга. Все, что прерывается, имеет в себе какую-то особенную чарующую горечь, какую люди не испытывают в полноте установившихся привязанностей. Минувшее счастье измеряется наступающим несчастьем. Нет лучшего градусника любви, чем горе.

Барон рано ушел к себе, чтобы отдохнуть от тревог этого дня. Христина и Юлиус остались одни. Они плакали, утешали друг друга, смотрели на свое дитя, спавшее в колыбели. Они говорили друг другу о том, как будут несчастны в разлуке. Они уговаривали друг друга не горевать, клялись не забывать один другого. И каждый из них старался ободрить и утешить другого ласковой улыбкой. Тем временем наступила ночь. Супруги были в комнате Христины.

– Уже поздно, – сказала она, – а тебе надо отдохнуть перед утомительной дорогой. Иди к себе, милый Юлиус, и постарайся уснуть.

– Ты прогоняешь меня? Нам предстоит разлука, а ты меня прогоняешь!

– О, милый! – воскликнула Христина, целуя его. – Я люблю тебя!..

Когда первый луч зари проник в комнату, Христина еще крепко спала. Одна ее рука свесилась с кровати, другая, согнутая, лежала на лбу. Иногда тень набегала на ее чело и легкая судорога подергивала ее кроткое лицо, словно под влиянием дурного сна. Она была одна. Вдруг она проснулась, приподнялась и огляделась вокруг.