«…Он [Декарт] говорит и в своих “Первоначалах философии”: кроме движения, очертания или местоположения и размеров частиц, в телах нет ничего, что могло бы возбудить в нас какое‑либо чувство… Таким образом, тела воспринимаются, будучи снабжены теми свойствами, которые в действительности им не присущи, свойствами, которые фактически являются чистыми продуктами ума. Поэтому немалая часть того, что якобы предоставляет природа, должно быть по справедливости отнесено к нам самим: аромат розы, песнь соловья, солнечные лучи. Совершенно не правы поэты. Им следует относить свои лирические пассажи к самим себе и преобразовывать их в оды самовосхваления совершенства человеческого ума. Природа скучна; она лишена звука, цвета и запаха; в ней есть место лишь суете бесконечного и бессмысленного вещества. Как бы мы ни старались скрыть это, но таковы практические результаты специфической научной философии, завершающей XVII век» ( Уайтхед А. Н. Наука и современный мир. С. 111–112).
Mini P. V. Philosophy and Economics . Р. 24.
Mini P. V. Philosophy and Economics . Р. 18.
Descartes R. Treatise on Man. 99, AT XI. P. 120.
Ibid.
Ibid. 100, AT XI. P. 131.
Декарт Р. Первоначала философии. С. 359.
Эту мысль Декарт мог сформулировать и по‑другому: «Чувствую — значит, существую», «Люблю — значит, существую» и т. д.
«Первейший из атрибутов Бога, подлежащий здесь рассмотрению, — Его высочайшая правдивость: Он — даритель всех светочей истины, так что полностью немыслимо, чтобы Он вводил нас в заблуждение, то есть был подлинной и позитивной причиной ошибок, которым, как мы чувствуем, мы подвержены» ( Декарт Р. Первоначала философии. С. 325).
«…Если бы Бог непосредственно Сам вызывал в нашем уме идею такой протяженной материи или лишь допускал, чтобы эта идея вызывалась какой‑либо вещью, не обладающей ни протяжением, ни фигурой, ни движением, мы не могли бы найти ни единого довода, препятствующего нам считать, что Богу угодно нас обманывать, ибо мы постигаем эту материю как вещь, отличную и от Бога, и от нашего мышления… Однако природа Бога явно противоречит тому, чтобы Он нас обманывал, как то уже было замечено раньше. Отсюда и должно заключить, что имеется некоторая субстанция, протяженная в длину, ширину и глубину, существующая в настоящее время в мире и обладающая всеми свойствами, о которых нам с очевидностью известно, что они ей присущи» (Декарт Р. Первоначала философии. С. 349).
«Разумеется, из того, что я ощущаю в этих телах весьма различные цвета, звуки, запахи, вкусовые качества, тепло, твердость и т. п., я правильно заключаю, что среди тел, от которых исходят эти различные ощущения, встречается множество разновидностей, соответствующих различиям моих ощущений, хоть им и не подобных» (Декарт Р. Первоначала философии. С. 65). И еще: «…Не воспринимаем ничего находящегося вне нас, кроме света, цветов, запахов, вкусов, звуков и осязаемых качеств; по поводу всех них я только что доказал, что мы не видим также, чтобы вне нашего мышления они были чем‑либо, кроме движения, величины или фигуры некоторых тел» (Там же. С. 415).
См.: Anzenbacher А. Úvod do filosofie. Р. 71.
Декарт Р. Размышления о первой философии. С. 21.
Беркли Дж. Трактат о принципах человеческого знания. С. 153.
Цит. по: Arendt H. The Human Condition . P. 274; статья № 31 из «Galileo’s Dialogues Concerning the Two Great Systems of the World».
Прекрасная дополнительная литература на эту тему вышла из‑под пера чешского автора. См.: Fajkus В. Současná filosofie a metodologie vědy . См. также: Mini P. V. Philosophy and Economics: The Origins of Development of Economic Theory ; Caldwell B. J. Beyond Positivism .
И «доводит научные знания до состояния коллективной веры членов научного сообщества». См.: Redman D. A. Economics and the Philosophy of Science . P. 22, где она резюмирует взгляд Т. Куна, опираясь на работу Фредерика Зуппе «Структура научных теорий» (Suppe F. The Structure of Scientific Theories . Р. 647–648).
О других картезианских «медитациях», или видениях, Декарта см.: Йейтс Ф. Розенкрейцерское просвещение. С. 211: «Декарт отправляется в местечко на берегу Дуная, где на зиму расквартировали его полк, и там, пригревшись у немецкого очага, предается сеансам глубокой медитации. В ночь на 10 ноября 1619 г. он увидел несколько снов, которые, кажется, стали для него важнейшим внутренним переживанием, убедив в том, что математика есть единственный ключ к уразумению природы». О значении, которое имели герметические сочинения в эпоху Возрождения, см.: Фейерабенд П. Против методологического принуждения. С. 181: «Так, мысль о движении Земли — эта странная, древняя и “совершенно нелепая” идея пифагорейцев — после Аристотеля и Птолемея была выброшена на свалку истории и возрождена только Коперником, который направил ее против ее же прежних победителей. Сочинения алхимиков сыграли важную роль, которая все еще недостаточно хорошо изучена, в возрождении этой идеи; недаром их тщательно изучал сам великий Ньютон». См. также: Йейтс Ф. Джордано Бруно и герметическая традиция. С. 349: «С точки зрения новой — картезианской — философии, анимистические философские системы Возрождения, основанные на герметизме, были совершенно устаревшим подходом к миру. В результате великих достижений XVII века магию сменила наука». Там же см. главу VIII «Магия и наука в эпоху Ренессанса».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу