Лопе де Вега - Валенсианская вдова

Безумцы так себя ведут!

Никто не видит нас, Камило?

Нас видят звезды и луна.

Хотя б угасла и она,
Вас ждет небесное светило,
Вам ночь блаженства суждена.

Она, быть может, ангел Божий,
Быть может, ведьма с мерзкой рожей,
Внушающей не страсть, а страх;
Но раз я буду с ней впотьмах,
Ведь это же одно и то же.

Одно и то же? Вот так раз!
Иль тело в прелести расцвета
Не больше вкуса будит в нас,
Чем осязание скелета,
Каким рисуют смертный час?
Ведь красота – благоуханье;
И мы ее очарованье
Вкушаем, видим, познаем,
Как всякий аромат – чутьем.

Чем мне поможет обонянье?
Я не аптекарь и не врач.
Влюбленных зренье услаждает,
И только тот в любви вкушает
Весь аромат ее, кто зряч,
Кто, наслаждаясь, созерцает.
Слепец, – каким я скоро буду,
Исполнив дамскую причуду, –
Восторг любовный познает
Не более, чем грубый скот.

Готов поспорить здесь и всюду.
Слепец, он создает в уме
Всего лишь смутное виденье,
А вам, сеньор, воображенье,
Хоть вы и будете во тьме,
Не меньше даст, чем ваше зренье.
Ведь пара глаз горит пожаром
В подобный миг, а двум-то парам
Земля и твердь насквозь видны!

Глаза иных омрачены
В подобный миг слепым угаром.
Ей сколько лет?

Взглянув, решите.

Девица, замужем, вдова?
Иль знает тайны мастерства
Быть, по заказу, чем хотите,
Назло законам естества?

Нет, не вдова и не девица,
Не брошенная молодица
И не замужняя она.

Тогда картина мне ясна:
Старуха, чучело, гробница.
Ну и хозяйка же у вас,
Когда я понял так, как надо!

Плут! Видно с первого же взгляда!
Его хозяйка – дикобраз,
Мужеподобная громада.
Посмотрим, всякое бывало…
Я маску с этого нахала
Содрать и бросить так и рвусь!
Конечно, дамы я лишусь,
Но дама стоила мне мало.
Нет, воля все-таки упряма,
И пламенем согрета грудь!

Ну что ж, мой друг, пора и в путь.
Где ваша сумрачная дама,
Чтоб на нее слепцу взглянуть?

Наденьте этот клобучок.

Что за безумный я игрок!

Так требует моя хозяйка.

Еще, вдобавок, это байка!
Хоть из камлота быть бы мог.

Далеко нам?

Большой конец.

Слепца вожатый в воду кинет,
И страстный пыл его остынет.

Терпенье, господин слепец!
Час испытанья скоро минет.

Ночь в ярких звездах, помоги!
Раз ты ведешь мои шаги
И жизнь мою к могиле мрачной,
Стань черной, ночь, стань непрозрачной,
Чтобы не виделось ни зги!
Хотя я вышел в это поле,
Где ласковая тишина
Смирить бы пламень мой должна,
Он разгорается все боле,
И виновата в том она.

Нам кто-то заступил дорогу.
Возьмитесь-ка за мой ремень.

Ола! Кто это?

Ну и день!
Слепою курицей, ей-богу,
Тащусь, беспомощный, как пень.

Ответьте!

Если грянет гром,
Мне это будет поделом,

Я – маска.

Легонькая шалость?

Мы с ним вдвоем хлебнули малость
И потихонечку идем.

Вперед, нам светит месяц ясный!

Святое небо, как темно!

Лишает разума вино.
Любовь к затворнице прекрасной
Мутит мой разум, как оно.
Возможно ли, чтоб эта дама
Свой дом считала сенью храма
И так блюла смешной обет,
Чтоб стольким рыцарям в ответ
Лишь «нет» да «нет» твердить упрямо?
Нет, невозможно; молвить честно,
Я полагаю, что она
Навряд ли к святости склонна,
Затем что святость, как известно,
Всегда костлява и бледна.
Она здорова, молода
И проедает без труда
Четыре тысячи дохода;
Ужель она в теченье года
Не зябнет ночью иногда?
Пусть на затворе держит дом,
Пусть ей греховный свет не нужен,
И дух ее с молитвой дружен,
Не все ль равно, раз эконом
Приносит индюка на ужин?
Нет, сто ночей не буду спать,
Все ночи буду коротать,
Прикован к милому порогу,
И кто приблизится, ей-богу,
Тому вовек уже не встать!
Пусть я под снегом коченею,
Хотя здесь редко снег идет,
Пусть тяжкий сон меня гнетет,
Я как скала окаменею,
Медуза [24], у твоих ворот.