laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Если они нигде не напортачили, — ответил Северус и вздохнул, надавив пальцем на точку между бровями. Лили поймала его за запястье и заставила отвести руку в сторону, а потом поцеловала — прямо в эту нахмуренную морщинку.

Он погладил ее по щеке большим пальцем и тоже поцеловал — в губы.

Они посидели немного в тишине — той, что начинается, когда людские голоса смолкают, и мир начинает говорить своим собственным голосом: через тонкое курлыканье голубя на гранатовом дереве; через ветер, что шуршит в сосновых иглах, в виноградных листьях, в ветвях кустов и древесных кронах, а потом улетает от каменистой земли, чтобы носиться над морем.

— Достойный подарок на день рождения твоему сыну, — сказал Северус.

Лили напряглась — она ничего не могла с собой поделать.

— Хотя я и отдаю себе отчет, что само событие произошло несколько дней назад, — продолжал он, — но передовица была опубликована тридцать первого.

Лили подняла на него глаза. Северус смотрел не на нее, а вдаль, на воду, и даже тут, в тени, щурился от невыносимого блеска.

— В прошлом году ты не захотела разговаривать на эту тему, — добавил он. — Следует ли мне предположить, что с тех пор ничего не изменилось?

— Да тут собственно и говорить-то не о чем. — В листве прошелестел ветер, коснулся волос, уронив крашеные пряди прямо ей на глаза. — Для меня очень важно, что ты знаешь.

Он не ответил. Лили накрыла его ладонь своей, а затем заставила приложить руку к своему округлившемуся животу. Ребенок толкнулся навстречу, и она улыбнулась.

— Ты же знаешь — я не пытаюсь так его заменить.

Северус наконец-то повернулся к ней — взгляд его был... оценивающим.

— Если ты ищешь ему замену... — начал было он, но замолчал, не договорив.

Она положила вторую руку поверх его — их ладони теперь покоились на ее животе, внутри которого рос ребенок. Другой, не Гарри. Ребенок, который будет совсем не похож на ее первенца, и вырастет в любви и счастье, и проживет такую долгую и радостную жизнь, какую она только сможет ему дать. Он родится уже через каких-то несколько недель — в мире, избавленном от Волдеморта.

Ей было трудно уехать и оставить эту войну позади — одно из самых сложных решений, какие Лили в своей жизни приняла... хотя остаться было бы еще тяжелее. Но угроза для Северуса решила все; если и Волдеморт, и Орден видели в нем врага, то выхода не оставалось. Однажды она уже согласилась спрятаться, чтобы спасти свою семью; теперь она пошла на это ради Северуса. Но твердо решила, что на сей раз не станет сидеть и ждать, пока Темный Лорд объявится на пороге и отберет все, что ей дорого; нет, на этот раз у нее все получится — с ним покончат, и их всех будет ждать нормальная жизнь в мире без Волдеморта.

Месяц за месяцем Лили записывала все, что услышала о будущем от Северуса — и от каждого слова в ней снова пробуждалось горе, как если бы она уложила его на ночь спать, но утром оно снова зашевелилось. Что только укрепило ее решимость: на этот раз все должно измениться — для всех. Но помочь им она могла только знаниями Сева — изложив их так, как если бы все это произошло с ней самой, потому что он убедил ее, что Ремус охотнее поверит ей, чем ему. А потом настало сегодняшнее утро, и она развернула очередной номер "Пророка" и увидела в нем заголовок, о котором всегда мечтала, а под ним был снимок Ордена — Дамблдор в центре, а вокруг него знакомые лица, люди, которые навсегда останутся в ее сердце, живые, смеющиеся, и их приветствовала радостная толпа... Лили ощутила сразу и горе, и радость — от одного взгляда на эту колдографию они потекли сквозь нее, как сверкающий ручеек.

В душе она молилась о том, чтобы их победа оказалась такой же истинной и долговечной, как ее.

Их пальцы сплелись — ее и Сева. Она помнила, какие маленькие были у Гарри кулачки, когда он хватал ее за палец. Сейчас у ее нерожденного малыша на ручках уже есть папиллярные линии.

Сердце сжалось от любви и щемящей нежности, и Лили сказала:

— Вот оно — то, что мне нужно.

— Уж не знаю, что у нас родится, — заметил Северус, — но хорошо бы не фанат квиддича.

Она улыбнулась — так широко, что заныли щеки. С упреком возразила:

— И никакое не "что", а "кто", — и высвободила руку, чтобы для пущей назидательности ткнуть его в плечо; правда, ее палец, должно быть, пострадал от этого куда больше, чем Северус, у которого выше локтей были сплошные жесткие мускулы.

Он ткнул ее пальцем в бедро — куда более мягкое и пышное.