laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Тибериус Торн, если не ошибаюсь? Должен признать, он и в самом деле не из тех, кто склонен излагать свои мысли прямо.

— "Прямо"? Концентрическими кругами — это куда вернее!

Дамблдор улыбнулся, и в глазах его вспыхнули искорки.

— Но самый важный этап — это определить свою анимагическую форму, не так ли? Сомневаюсь, что Тибериус Торн может как-то этому помешать.

— Нет... но я все равно не знаю, как ее найти, — признал Ремус, выдернув пару травинок — их стебельки под пальцами казались прохладными. — Я взялся за эту книгу, потому что уже перепробовал все упражнения Джеймса и Сириуса — медитировал, листал энциклопедии... перебрал сотни и сотни картинок с животными, но не нашел ни одного изображения, чтобы посмотреть на него и сказать: "Эврика, вот оно!"

— Но, возможно, среди них нашлось такое, которое вызвало желание сказать: "Нет-нет, это не оно"? — спросил Дамблдор — взгляд его напоминал рентгеновский луч.

Ремус потупился, изучая костяшки пальцев.

— Я... я все время возвращаюсь к волку. Но эта мысль... не кажется мне правильной.

— Но кажется ли она вам неправильной? Или вам бы только хотелось, чтобы казалась?

Мощным усилием воли Ремус подавил нахлынувшее отвращение и попытался задуматься над этим всерьез.

— С одной стороны, в ней есть что-то верное, — произнес он медленно. — Но в то же время и какая-то фальшь.

— Оборотнем вас сделало проклятие, — сказал Дамблдор. — Это из-за него вас с вашим волком нельзя разделить — но так было не всегда. То, что вы оборотень, почти наверняка влияет на ваш истинный облик... по правде говоря, я готов поставить на это свою лучшую шляпу. Но проклятие вами не управляет.

— А очень на это похоже, — возразил Ремус тихо.

— Только вашим телом, раз в месяц, когда оно поглощает ваше сознание. Но можно ли назвать ваш разум разумом волка? А разум волка — вашим? На эти вопросы никто не может ответить, поскольку за все века нашего сосуществования еще никто не пытался изучать оборотней по-настоящему, с сочувствием к ним и искренним желанием понять; по правде говоря, я полагаю, что именно вы и ваши друзья подошли к этому ближе всего. И как знать, возможно, если бы вы могли управлять своим превращением и сохранять при этом собственный разум, то познакомились бы с той стороной себя, которая для вас так же непознаваема, как темная сторона луны. По крайней мере, — и Дамблдор слегка улыбнулся, — как непознаваема темная сторона луны для той части человечества, которая никогда не покидала пределов Земли. Насколько я понял, магглам это удалось. Разве это не поразительно? При всей вере волшебников в наше превосходство над теми нашими собратьями, у кого нет палочек, никто из нас никогда не ступал на поверхность Луны.

Ремус невольно задумался — что будет, если он улетит на Луну? Застрянет ли он там в волчьем облике навеки? Или Луна окажется тем единственным местом, где ему никогда больше не придется превращаться?

— У магглов есть наука, — сказал Ремус. — Это их вариант магии.

Дамблдор медленно кивнул, явно взвешивая эти слова.

— Да, мистер Люпин, — промолвил он. — Насколько мне известно, ваша мать занимается какой-то ее разновидностью?

— Она врач. Изучает рак — это такая неизлечимая маггловская болезнь. Пока что неизлечимая, — и какая же ирония, что он, ее сын, заразился магической болезнью, для которой тоже нет лечения.

— А ваш отец?

— Ну, он волшебник, но занимается искусством. В основном скульптуры и всякое такое. Но получается у него фигово, — признался Ремус.

Дамблдор улыбнулся.

— Значит, ваша мать — маггла и ученый, а отец — волшебник и творческая личность. А сами вы оборотень, и один раз в месяц, а временами даже дважды, превращаетесь из тихого молодого человека в магическое существо. Похоже, в вашей жизни много аспектов, которые не так-то легко между собой примирить.

— Не знаю, сэр, — сказал Ремус. — По крайней мере, с магией и наукой все довольно просто.

— Да? — переспросил Дамблдор таким тоном, словно действительно интересовался ответом.

— Ну... магия и наука обе реальны. Как с луной, наверное, у которой две стороны. Пока ты не замечаешь одну из них, то картинка у тебя перед глазами... неполна, что ли? — Ремус был почти уверен, что опять несет чушь.

Но Дамблдор продолжал все так же мягко улыбаться. А потом выкинул одну из своих типичных дамблдоровских штучек — Тибериус Торн, похоже, был не единственным, за чьим ходом мысли невозможно уследить.

— Кто вылечил ваши глаза, мистер Люпин? Тогда, в январе, когда вы ослепли из-за проклятия мистера Мальсибера?