Олесь Донченко - Лукия

Были тут и не больные, которые обращали свои жаркие мольбы к богородице. Голодные просили хлеба, чиновники — повышения по службе, наград, тайные убийцы — прощения грехов...

В церкви слышно было дыхание, которое с хрипом и свистом вырывалось из сотен грудей. Толпа страстно шептала молитвы, то и дело срывались отдельные выкрики, мольбы:

— Пресвятая богородица, спаси меня!

— Матерь божья, смилуйся надо мной!

Снова загремел хор. Люди падали на колени, священник громко читал молитву. Кто-то отбивал тяжелые поклоны — ух! ух! ух!.. Один за другим люди поспешно целовали икону. Какая-то слепая женщина истошно закричала:

— Я уже вижу! Я вижу! Я вижу!..

Словно электрический заряд пронизал толпу — слышны были рыдания, молитва священника, пение хора. Посмотрели на глаза слепой — они были незрячие, но женщина продолжала кричать:

— Я вижу! Я вижу!

Священник громко сказал:

— Не гневи бога, раба божья! Еще не пришел твой час! Молись!

Тогда женщина заплакала — страшно было смотреть на слезы, что текли из ее слепых глаз...

Чудотворная икона сияла самоцветами. Сотни свечек трепетали в гранях алмазов. Лукия истово молилась. Давно уже не обращалась она с такой горячей молитвой к деве Марии. Словно опять возвратилось далекое детство, огонек лампадки перед образом богоматери, наивная детская молитва, теплые слезы в ночной тишине. Как давно не молилась Лукия! Ей казалось, что здесь незримо присутствует божья матерь. Она услышит молитву! Она исцелит!..

Из собора Лукия вышла разбитая, изнеможенная. Молитвенное напряжение, страшная теснота, вид болячек и язв на человеческих телах обессилили девушку. В довершение ко всему возникло горькое ощущение никчемности молитвы. Богородица не услышала ее, не явила свою милость. Левая рука по-прежнему продолжала дергаться. Старушка Федора уронила голову на грудь девушки и безутешно зарыдала.

— Грешны мы с тобой. Тяжки грехи наши...

Паломники шли в пещеры, где в нишах лежали десятки мощей. Пошла и Лукия со старушкой Федорой. Купили свечки, засветили и одна за другой двинулись в мрачное подземелье. Впереди шел монах, указывая дорогу. Откуда-то из боковых ходов тянул сквозняк, пламя свечек трепетало. Золотые отсветы прыгали по темным влажным стенам, по низеньким земляным сводам, из которых кое-где просачивались капли воды. Ноги богомольцев стучали о металлические плиты, плиты гудели, словно звон шел из-под земли.

Было жутко. В глубоких земляных нишах стояли коричневые саркофаги, над ними висели иконы святых, освещенные лампадками. Лукия еле успевала читать надписи: «Святой Тихон-молчальник», «Марко-гробокопатель»... Были здесь мощи двенадцати братьев, мощи Иоанна многострадального... Вдруг раздвинулись стены узкого коридора, и паломники вступили в маленькую подземную церквушку.

Святые лежали в гробах, обернутые в священные одежды, в серебряные ризы и парчу. В земляных стенах подземных ходов попадались небольшие окошечки, с надписями над ними: «Евлампий-схимник», «Преподобный Дионисий-затворник»...

Лукия заглянула в одно такое окошечко. Ее встретил могильный мрак, но воображение нарисовало желтого, сухого старца с длинной, до пят, белой бородой. Затворник замуровал себя в пещере, под землей, навеки отказавшись от солнца, от чистого воздуха. Никому из богомольцев, которые со смиренным страхом проходили мимо этих окошек, даже в голову не приходило, что никаких затворников там нет...

Паломники наспех прикладывались к мощам, поторапливались, боясь отстать, заблудиться. Монах, который их вел, шел быстро, так как его ждала новая партия богомольцев.

Лукия облегченно вздохнула, когда навстречу засиял дневной свет и жуткие подземные пещеры остались позади.

Старуха Федора водила Лукию по всему монастырю, расспрашивая обо всем встречных монахов. Старушке почему-то очень хотелось посмотреть на келью, в которой живет игумен монастыря. Невысокого роста монашек показал рукой на белое двухэтажное здание:

— Вон там, бабушка, живет игумен.

— Я тебя о келье спрашиваю, отче.

Монах усмехнулся:

— У нашего игумена келья в двадцать хором...

— Господи Иисусе! — перекрестилась старуха. — Слышишь, Лукия?

Лукия слышала. Ей тут же вспомнился дом графа Скаржинского. Там тоже было двадцать комнат. Вспомнилась замечательная старинная мебель, коллекция тростей и вееров, роскошная посуда, разбитая голубая ваза... Из роя воспоминаний всплыло лицо старой графини... Захрюкало чудовище.... Что-то крикнул Петрович...