Олесь Донченко - Лукия

Яков прекрасно знал тайгу. Он умел быстро ориентироваться в любом незнакомом месте, отыскать верную дорогу в самой что ни на есть глуши. У него на это были тысячи примет. Когда Явдоху схватила лихорадка и она не в состоянии была двигаться дальше, Яков нес ее на спине, как ребенка.

Однажды Явдоха долго собирала в богульнике голубицу — черно-сизые ягоды с зеленоватым мякишем в середине. У женщины заболела голова. Яков весь день сокрушался, не переставал себя ругать — почему не предупредил Явдоху. Это ведь проклятый богульник!

Морошка росла, как трава. Ее желтые и красные ягоды веселили глаз. Но Явдоха чувствовала, что слабеет. Не было хлеба, хотя бы маленького кусочка солонины. Одних ягод было недостаточно для истощенного организма.

— Яков, не дойду я!

Но Яков рвался вперед. Минуя селения гиляков, принюхиваясь ко всему, что попадалось на пути их следования, он на что-то надеялся, чего-то ждал.

— Яков, скажи мне еще раз: увижу Горпинку или нет?

Цыган подпирал ладонью щеку и, качая головой, тихонько напевал:

Ягори светлинько, иой...

Я шатриця невiнько, иой... [4] Огонек светленький, ой... И шатер новенький, ой...

Сахалинская тайга молчала. Сколько неприметных тропинок таилось в ее извечной глуши. Уж никак не разобрать было, где зверь прошел, где прокрался, озираясь, беглый каторжник.

Яков все шел и шел, а за ним плелась Явдоха Гопта. Закаркает черный ворон на вершине опаленной молнией сосны, Яков испуганно шепчет:

— О, вороно дела годлы ко бiда! [5] Ворон к беде кричит.

Но на исходе того же дня цыган уже ругал ворону, дескать, соврала черная птица. Беглецы дошли до небольшой речки. Над водой сидел медведь, который то и дело выбрасывал лапой на берег рыбу. Укрывшись за деревом, Яков пронзительно свистнул и заверещал. Зверь оторвался от воды, медленно, тупо огляделся кругом и неохотно побрел в чащобу.

С моря шла кета. Вода в речке кипела от рыбьего нашествия. Много рыбы, утомленной борьбой с быстрым течением, стояло у самого берега. Беглецы хватали ее прямо руками и выбрасывали на берег. Снулая кета вяло шевелила плавниками.

В тот день стоял пир на весь мир. В казанке варилась уха, Яков и Явдоха ели вволю, чувствуя, как с каждой минутой восстанавливаются их силы.

Острая, захватывающая радость овладела беглецами, когда перед ними блеснула широкая полоса пролива. Далеко-далеко в тумане едва виднелся лиловый берег.

Счастливые слезы катились по лицу Явдохи. Там была Большая земля, там был родной край! Зеленоватые волны кипели у ног. Вокруг была такая глушь и такая глубокая тишина: стреляй из пушки — никто не услышит.

Два дня беглецы сооружали плот. Позади осталась глухая тайга, лихорадка, голод, звери, каторга. Впереди светлым маревом маячила свобода.

— Яков, Яков, двенадцать лет! На целых двенадцать лет жестокие губители разлучили меня с моим ребенком! Яков, Яков бородатый!

На третий день плот был готов. Самодельным веслом Яков оттолкнулся от берега. Волна легко подхватила неуклюжее деревянное сооружение. Этот плот был сейчас для беглецов милее парусного корабля, милее двухтрубного парохода. Плот нес их к большой и радостной свободе. Проклятый остров отдалялся и отдалялся. Но в это сладостное мгновение оттуда, с берега, с каторжного Сахалина, прозвучал окрик:

— Стой! Стой!

Явдоха видела, как Яков побледнел. Быстро посмотрела назад. На берегу стояли несколько солдат с винтовками. Яков сцепил зубы и молча продолжал упрямо работать веслом. Тогда загрохотали выстрелы. Яков выпустил весло, взмахнул руками и тяжело плюхнулся в воду. Плот медленно-медленно закружился на месте. Все это произошло в одно мгновение. Явдоха метнулась к веслу. Плот пошел вперед. Явдоха гребла и стучала зубами. Слышала выстрелы, еще выстрелы и еще выстрелы. Каторжный остров не хотел выпустить из когтей свою жертву. Пули посвистывали близко-близко. Затем все стихло. Остров остался позади. Явдоха гребла. Надвигался вечер. Берег Большой земли был перед глазами. Берег и свобода

Начальник каторжного острова вскрыл пакет и наскоро просмотрел бумаги. Пожал плечами. Речь шла о какой-то Явдохе Гопте, которая отбывает каторгу на острове Сахалин за убийство. Теперь выяснилось, что означенная Гопта Явдоха не виновна, так как обнаружен подлинный убийца сторожа общинных амбаров. «Преступник — сын старшины Петро Кочубей, — читал начальник осгрова. — Принимая во внимание смягчающие вину обстоятельства... ссора... драка в пьяном состоянии. Сторож нанес обиду, назвав сына старшины «стяжателем» и «мироедом»... Приговорить к церковному покаянию...»