Фернан Пинто - Странствия

И, заставив их обоих положить руку на молитвенник, который он держал, он обратился к ним со следующими словами:

— От имени моих братьев и товарищей, как живых, так и погибших, которым ваша джонка стоила стольких жизней и столько пролитой крови, как вы сами в этом могли сегодня убедиться, я, как христианин, жертвую вам ее, дабы господь наш и вседержитель принял нас за это дело в царство свое небесное, в этой жизни даровал нам прощение грехов, а в грядущей — его славу, как, уповаю, дарует он ее нашим братьям, кои нынче пали как добрые и стойкие христиане за святую католическую веру. Но наказываю вам, прошу и предостерегаю вас не брать больше того, что составляет ваше имущество, иначе говоря, лишь то, что вы вывезли из Лиампо, как ваше собственное, так и принадлежащее тем, кто вошел с вами в пай, снаряжая эту джонку. Ибо ни я вам больше не даю, ни у вас нет права брать больше, и если бы мы поступили иначе, то уклонились бы от долга, я — давая вам, а вы — принимая то, что вам не положено.

Мен Таборда и Антонио Анрикес, не ожидавшие, возможно, такой щедрости от Антонио де Фарии, бросились к его ногам и со слезами на глазах попытались отблагодарить его за оказанную им милость, но слезы мешали им говорить, и таким образом возобновился печальный и жалостный плач об убитых, которые здесь были погребены и засыпаны землей, еще залитой их свежей кровью.

Оба купца принялись тотчас же собирать свое имущество и отправились разыскивать его по всему острову в сопровождении пятидесяти или шестидесяти мосо, которых хозяева их дали им в помощники. Мокрый шелк их еще просушивался, и все деревья были им завешаны, кроме этого, уже высушенным или находившимся в лучшем состоянии товаром были наполнены два дома. На все это имущество, как они уже говорили, потрачено было более ста тысяч таэлей, взятых взаймы, в каковом предприятии участвовало более ста человек, как те, кто остались в Лиампо, так и другие, находившиеся в Малакке, которым шелк этот должны были привезти. Добра же, которое эти двое собрали, было на сто тысяч крузадо с лишним, ибо остальное, составлявшее примерно треть купленного, погнило, испортилось от воды, было побито или раскрадено, а кем, так и осталось неизвестно.

После этого Антонио де Фариа отправился к себе на судно и, так как уже стемнело, не стал больше ничем заниматься, только навестил раненых, позаботился об их нуждах и разместил на ночлег солдат. На другой день, едва рассвело, он пошел на захваченную им большую джонку, которая еще полна была телами убитых накануне. Он приказал всех их бросить за борт, как они были; только собаке Коже Асену оказано было больше внимания, так как лицо это было видное, и хоронили его с большими церемониями: он приказал взять его в одежде и броне, как он лежал, и четвертовать, а потом выбросить в воду, где могилой ему стали, как и он и дела его заслуживали, пасти ящеров, которые в великом множестве сновали вдоль бортов джонки в надежде ухватить брошенный за борт труп. При этом вместо молитвы за упокой его души Антонио де Фариа произнес следующее:

— Отправляйся-ка поскорее в ад, где твоя помраченная суеверием душа будет нынче вкушать все услады, обещанные Магометом, о которых ты вчера так громко кричал остальным своим собакам!

И, приказав привести к себе всех рабов и пленных, как здоровых, так и раненых, которые были в отряде, велел также позвать их хозяев и всем им произнес речь истинного христианина (которым он на самом деле и был) и в ней просил последних, чтобы из любви к всевышнему они всем рабам даровали свободу, ибо это он обещал им перед началом боя, а он, со своей стороны, вознаградит хозяев за убытки, так что никто не останется в обиде. На это все ответили, что, если его милость почла это за благо, никто не собирается возражать, и объявляют рабов отныне вольными и свободными. Тут же была составлена грамота, которую все подписали, ибо пока что большего сделать было нельзя, а затем в Лиампо всем рабам были выданы вольные.

После этого приступили к описи имущества, которое можно было продать, за исключением того, которое были должны вернуть португальцам, и было оно оценено в сто тридцать тысяч таэлей как в японских деньгах, так и в красном товаре — атласе, штофе, шелке, тканях из крученого шелка, тафте, мускусе и упакованном в соломе очень тонком фарфоре, потому что пока еще не подсчитали остального, что этот разбойник награбил на Сумборском побережье {181} 181 Сумборское побережье. — Этим собирательным термином Пинто обычно обозначает побережье Южного Китая, иногда включая сюда побережье Вьетнама и Тьямпы. до Фушеу, где он орудовал уже более года.