М. Эсаулов - Зов крови - уйти, чтобы вернуться

Интерпретация бессмертия в том ключе, под которым подразумевается неуязвимость смертного тела, сама по себе крайне избита и не оригинальна. Прогрессирующему уму должно уметь преодолевать привычные понимания некоторых слов и понятий. Ему обязано уметь превозмогать условность слова, а затем суметь создать для этого слова уже свою собственную условность.

Я под бессмертием понимаю незыблемость не бренного тела, а сам образ смертного, его личность, которая живет после того, как ковчег души из плоти и крови окажется безжалостно вскрыт руками смерти. Бессмертие – это не замолкающий отголосок смертного, проходящий сквозь лета и западающий в сердца последующим поколениям, потрясающий их мощью той личности, которая оставила этот отзвук о себе в истории. Бессмертие – это идеи и мысли смертного, которые он пронёс в себе и взрастил за годы жизни, и кои пустили корни в самом времени и нашли отклик в памяти потомков.

Если быть откровенным, в ту секунду, в которую я кончил писать предыдущий абзац, на меня снизошло весьма интересное озарение… Иной раз несуществующие образы каких-нибудь несуществующих литературных героев впечатляют поколения и тем самым проходят сквозь века, обретая бессмертность и становясь живее большинства истинно живых.

Бывает, что некоторые из нашей бренной породы пытаются обрести вечность во времени путём написания мемуаров, автобиографий. Не сомневаюсь, таким писателям есть что поведать о себе, о своём жизненном пути, в ходе которого они развились и стали теми, кому настал час оглянуться назад и вспомнить всё, что предшествовало тому мигу, в коей было решено запечатлеть своё прошлое на страницах книги. Никогда не поздно вспомнить былое – это можно сделать как в самом начале своего шествия по стезе бытия, так и на её распутье, когда необходимо понять, стоит ли остановиться, или продолжить идти вперёд, если ты вообще куда-то шёл. Озираясь на минувшее, можно предостеречь себя от новых ошибок.

И сейчас, знакомясь с этим долгим предисловием, читатель наверняка уже понял ту цель, с которой я написал эту книгу. Она – мой взгляд, брошенный на моё прошлое. Я оглянулся на минувшее потому, что хочу оценить тот путь, который я преодолел за долгие годы своей жизни. Все решения мною приняты, все ошибки, какие я мог допустить, допущены, и мне остается только подвести итог своему существованию и оставить о себе след во времени. Будь конец моего существования мне виден и понятен, то я бы не взялся за написания мемуаров, сочтя это дело крайне бессмысленным. Я не буду удовлетворен только тем, что выпущу писание о самом себе. Я буду доволен итогом своих трудов только если увижу, насколько глубоко они запали в память мира. Затеряются ли они в общем потоке книг, оставшись скрытыми от глаз большинства, или же захлестнут умы народов – меня устроит и то, и другое. Благо, мои дни ещё не сочтены, и я смогу наблюдать результат своих стараний. Зазвучит ли мой голос сквозь века, поразит ли он чей-нибудь слух, а если и да, то сколь долго его эхо будет отдаваться тихим шёпотом во времени?

Жизнеописание я всегда считал необходимым начинать с краткого очерка о предках того, кому оно посвящается. Первые страницы должно было бы посвятить очерку о прабабушках и прадедушках, для более полной картины, но в моём случае мы начнём с более близкой ко мне крови – с моих родителей.

67 день Весны отметился в истории одним весьма громким и мрачным событием, окуренным тайнами и загадками – это убийством Архидьякона Мадианского Иогана XV Луисом Монтескью, художником, нарисовавшим его портрет. И если этот день въелся в память человечества столь скверным происшествием, то мне он запомнился потому, что в это число родилась моя мама, Эмилия. Если коварный картинописец воплотил свой кровавый замысел по умерщвлению одного их главных идолов веры Гласа Небесного в 808 году, то моя матушка увидела свет 246 лет спустя, т.е. в 1054 году, в мрачные для Митрайского перешейка лета, подведшие его к грани гибели. Наплыв Крысиной чумы 1048—1059 годов, самой масштабной за всю историю Нимба, обеспечил работой врачей и могильщиков, подарил ютящимся в самых тёмных уголках пещер и катакомб некромантам обилие расходного материала для своих нечестивых ритуалов, вместе с тем хорошо проредив и без того не слишком густую плотность населения Митраи.

Благо, моей маме посчастливилось увидеть свет вдали от заражённых смертельным мором краёв, и ей не довелось испытать тяготы жизни на чахнущей от тяжёлой болезни земле. Пока митрайские крестьяне копали общие могилы, едва успевая хоронить умерших, в диком и необузданном снежном просторе Вилдернесса, отделяемого от захворавшей земли водами Студёного моря, нордийцы… жили. Жили так, как привыкли, по завету предков – охотились на мамонтов и саблезубов, чтили традиции, соревновались в военных подвигах и мерились награбленными богатствами. И там, среди таёжных лесов и снежных сугробов, гордо сиял своим чёрнокаменным ликом город Форебисс, в коем моей родительнице предстоит сделать свой первый вздох.