Вера Мельникова - Куда приводят сундуки

Мимо меня, широким стремительным шагом, руки в карманах пальто, прошла в сторону метро Ирина. Я не стала её окликать. И даже не задержала взгляда на её неизменно прекрасной косе.

Владимирская электричка была утрамбована до отказа: в столице закончился рабочий день. Ирина хотела выйти на Никольской и спокойно пройтись до отцовской дачи, привести свои мысли в порядок. Но выбраться из вагона ей удалось только на Салтыковской, следующей остановке, да и то только после просьбы к стоящим в тамбуре пассажирам «подтолкнуть». Отец её не встречал, они никогда заранее не договаривались; Ирине нравилось приезжать вдруг, без предварительных звонков, она внушала себе, что едет к себе домой, и что папа непременно должен быть рад её сюрпризам…

Дома, как такового, у Ирины уже давно не было. С мамой стало жить невозможно уже тогда, когда Ирина училась в пятом классе школы. Отец годом раньше съехал от них сюда, на старую дачу, в Салтыковку, а Ирина переехала к папиной сестре, на Самотёку, где в проходной комнате ей отдали целый диван и половинку письменного стола.

На Гиляровского она больше никогда не возвращалась. Первые месяцы она вообще отказывалась навещать мать, забрав из квартиры абсолютно все свои вещи, а потом стала бывать – иногда раз в две недели, иногда чаще.

Отец уходил без ссор, без обиды, пытаясь по мере возможностей поддерживать отношения с мамой и неизменно помогая ей и Ирине деньгами… С отцом последние годы тоже стало как-то особенно, пришлось привыкать к нему заново: папа, работавший всю жизнь редактором в научном издательстве, неожиданно для всех стал писать сам. Его издавали, в нём были заинтересованы… Но последние три года он не покидал своего письменного стола на большой веранде старой дачи.

В зимнее время веранда не отапливалась, и он передвигал рабочий стол на кухню, вплотную к обеденному.

Так они и жили: каждый в своей крепости, мать и отец. Ирина курсировала между ними, исполняя роль папиного литературного агента и маминого социального работника, потому что «комитетов бедноты» мать боялась, а отец не хотел терять своё драгоценное время на общественный транспорт. Но он хотя бы не боялся иногда выходить из дома: до платформы и обратно отец путешествовал самостоятельно, оставаясь, однако, при этом, внутри своих книг.

Ирина помнит, как в детстве они жили на этой даче всей семьёй в летние месяцы и иногда светлой осенью, как совершали большие прогулки по всему посёлку. Последний раз она с родителями делала такой круг пять лет назад, когда мама неожиданно приняла приглашение отца и согласилась в сопровождении Ирины приехать в Салтыковку… Было так приятно видеть обоих родителей рядом, вместе…

Той памятной осенью ей исполнялось 13 лет.

В сумерках Ирина не заметила, что её давно преследовали. От самой станции след в след за ней шла большая худая дворняга, абсолютно чёрного цвета. На что пёс рассчитывал – непонятно, сумок с провизией у Ирины в тот день не было. Правда, в широком кармане пальто лежал вскрытый пакет сушек с маком, которые погрызть в электричке так и не удалось. Может быть, пёс хотел помочь ей с сушками?..

Ирина пса не замечала, занятая своими мыслями. В тот вечер в её реальности этого пса не существовало. Она шла, смотря себе чётко под ноги.

Псу, вероятно, это молчаливое преследование в какой-то момент надоело и он, ускорив шаг, поддел мордой карман её пальто – тот самый, в котором скучали сушки.

– Ого! Пёс – шоколадный нос! Сушки мои унюхал? – весело сказала Ирина, без малейшего испуга.

Пёс завилял хвостом, навострил уши. Ирина протянула ему сушку – пёс продолжал вилять хвостом, но сушки не взял. Ей даже показалось, что он отрицательно покачал головой. Значит, сушки были только предлогом.

– Тебе просто захотелось со мной познакомиться, да?

Пёс в это время кивнул, но Ирина не заметила этого движения: ехавшая по Разинскому шоссе машина на секунду ослепила её фарами.

– Давай я тебя просто поглажу, а то тебя, наверное, и погладить тут некому.

Пёс покорно подставил лоб девушке, закрыв глаза и безвольно опустив хвост.

– Ну, что же мне с тобой делать теперь? Пойдём попробуем показаться моему папе – дом у нас большой… Пойдёшь?

И пёс пошёл.

На стене отцовского дома, рядом с замысловатым крыльцом, была прикреплена жестяная табличка «Дача 10 Мосдачтреста». У этого дома был совершенно другой номер, и он не был десятой дачей; эту табличку несколько лет назад сняли с другого строения, который на самом деле являлся дачей номер десять, и который каждое лето был заселяем каким-то московским ведомством своими штатными сотрудниками.