Вера Мельникова: Куда приводят сундуки

Ирина не отходила от двери, пока бабулька не спустилась на первый этаж, в свою квартиру, и не захлопнула за собой дверь, повернув несколько раз ключ в замке.

– Буржуазные предрассудки – это вафельные тортики, она их покупает раз в месяц, когда пенсию приносят, – пояснила Ирина, опередив мой вопрос.

– А что значит «разложиться к утру окончательно»? Она помирать собралась?

– Вот это я не знаю, как лучше толковать: она не спит до утра, старческая бессонница, и всё ест свои тортики, она их очень любит. К утру она их доедает, достигнув, видимо, максимального градуса буржуазности, и вроде как её можно считать после этого окончательно разложившейся. Но одновременно, она, вероятно, надеется помереть.

– От обжорства?

– Ей, по-моему, уже всё равно от чего, главное – побыстрее.

– А консервы кошачьи кому?

– У неё дома десять кошек.

– Да?! А она мне сказала, что подъезд от кошек теперь её стараниями свободен.

– Подъезд – свободен. Потому что все кошки у неё в квартире.

Всё это время мы с Ириной оставались стоять около двери, в маленьком огороженном «предбаннике», которого раньше здесь не было, спиной к комнате, разговаривая в пол голоса. Почему Ирина «сменила гнев на милость» – я не поняла. Но мне показалось, что она разговаривала со мной теперь как-то виновато.

– Что же никто не заходит? – прогремело из комнаты. – Вы ждёте, чтобы я сама к вам вышла? Что за гости пошли мало воспитанные!

Ирина молча указала мне рукой на комнату, опустившись на табурет у входной двери. Видимо, я должна была отдаться в лапы врагу в гордом одиночестве. И я шагнула в комнату. Боковым зрением я видела, как Ирина прислонилась затылком к стене и устало, как мне показалось, закрыла глаза.

В центре большой комнаты в кресле-качалке сидела дама неопределённого возраста, худая, в тёмном платье, абсолютно не современного фасона. На голове её был как-то художественно накручен тёмный шарф. Волос совершенно не было видно. Из-под длинного платья выглядывали босые ноги, покоившиеся на деревянной подставке кресла.

Дама, мерно покачиваясь, тщательно измеряла меня взглядом, не испытывая по всей вероятности ни малейшего стеснения за подобный вид. Кто-то тут говорил пару минут назад про дурно воспитанных гостей? Странно! Хозяева этой квартиры тоже хорошими манерами не отличались…

– Ну? Вам тоже кажется, что это окончательный декаданс? – спросила она, постукивая пальцами правой руки по подлокотнику, глаза её были слегка прищурены.

Я растерялась. Лучше бы они меня побили. Я хотела ответить ей, что это не декаданс, – она интересовалась моим мнением по поводу её внешнего вида, что было очевидно, – а сумасшедший дом, но реакция дамы, позволяющей себе такие наряды, была совершенно не предсказуема. Я решила улыбнуться и пожала плечами.

– Я слышала ваш диалог с дочерью в коридоре. Ваш визит весьма странен, но, допустим, безобиден. Ну, не надо стоять как истукан! Вы утверждаете, что жили здесь? Тогда ходите и смотрите, и задавайте вопросы, – театрально выговаривала дама.

Я осмотрелась: много старой мебели, мне незнакомой… Мои гардины на окнах.

Дверь в другую комнату, открытая… Через этот дверной проём угадывается ещё два небольших помещения в глубине. Раньше здесь всё было совсем не так… Ирина мама показала мне жестом, что я могу пройти в эти дальние помещения. Там оказалась библиотека и кухня, делившие пополам одно окно, приходившееся на торец дома.

– Здесь не хватает сундука. У нас был большущий сундук окованный железом, – сказала я, вернувшись в первую комнату. В нём лежали вот эти гардины, – я кивнула головой в сторону окон, выходящих на Гиляровского.

– Сундук был, да, большой… И тряпки эти были именно в нём, не спорю. Но мы сундук отдали в театр как декорацию.

– В какой театр?

– Щепкина знаете?

– Актёра?

– Актёра. Он жил в деревянном домике недалеко отсюда.

– Я знаю этот дом. Его теперь берегут – он Наполеона сумел пережить. Там должен быть сейчас музей.

– Совершенно верно. Вот туда, Щепкину, мы ваш сундук и отнесли.

– Подождите, но Щепкин скончался задолго до революции. Как же Вы ему сундук отдавали?

– Вот так и отдавали: по улице несли на руках. А шторы решили себе оставить.

– Что, Щепкину они не подошли?

– Послушайте, что Вы пристали со своим сундуком? Вы меня просто утомили! Вам хочется сундуков – идите к старьёвщику и накупите себе их дюжину. Что Вы так на меня смотрите? Сундука она видите ли хватилась… Опоздали! Нету вашего сундука! Ну, а если и на шторы претендуете, то извольте предоставить документ о вашей собственности на них, – дама поднялась с кресла и повернулась ко мне спиной, показывая, что разговор закончен.