Вера Мельникова - Куда приводят сундуки

В эту секунду в двери раздались металлические щелчки, дверь приоткрылась, и под козырьком подъезда я увидела тонюсенькую старушенцию в шапке-ушанке и валенках с галошами. В руках она держала пустую авоську, плетёную из пеньки…

«В этой авоське не хватает стеклянной бутылки кефира с мягкой крышечкой из фольги и буханки чёрного. Не батона, а именно буханки – для завершения образа», – подумала я, улыбнувшись. Ежедневно, выходя из дома, я говорю себе: «Возьми фотоаппарат!» И тут же забываю это сделать…

– Бабуля, Вы здесь живёте, – эта наиглупейшая фраза, лишённая всякой интонации, буквально выпрыгнула из меня в промозглый московский февраль. Интересно, что я имела ввиду? И вообще, здесь ли Я сейчас нахожусь? В этом ли феврале?..

– Чего изволите? – проскрипела в ответ бабуля, поворачивая своё обрубленное ушами шапки лицо в мою сторону и одновременно вытягивая из кармана пальто очки, которые при ближайшем рассмотрении оказались настоящим пенсне.

– Чего я изволю?.. Мне нужно ваш дом посмотреть… У меня кошка вчера пропала и мне сказали, что она, возможно, в вашем подъезде… Я быстро, честное слово!

– Милочка, Вы себя слышите? Вы же белиберду несёте. Ахинею! Нет у нас ни одной кошки… Я всех подъездных кошек аннулировала ещё перед Новым годом, ревизия у меня была. Я и пионеров в прошлом веке выпроваживала, когда приходили. Макулатуры я не имею. Зачем мне пионеры без макулатуры, а? Я их довольно резко выпроваживала, без церемоний. Больше не суются, черти. Говорят, пионерскую организацию вообще аннулировали.

– Да, ещё в прошлом веке.

– Я отстала от жизни. Дайте-ка мне сейчас одну папироску.

– В смысле – курить?

– Ну! Я же за папиросками вышла. – Бабуля потрясла в воздухе пустой авоськой, одновременно грозя кому-то кулаком – пионерам, наверное, и кошкам, а заодно и городскому небу неопределённого цвета…

Вот тебе и бутылка кефира, и буханка чёрного…

– Я не курю.

– Так ведь и я не курю, милочка. Мне просто очень нужна папироска.

Отступать мне нельзя было никак. Эта старая кошёлка не только не собиралась меня впускать – она буквально встала на страже единственного подъезда как принци- пиальный комендант, облокотившись на железную дверь спиной и широко расставив ноги в валенках. Мне было, конечно, смешно: вот сейчас кто-нибудь будет из подъезда выходить, и бабулька полетит носом вперёд прямо до табачного ларька на проспекте Мира.

Я отошла на несколько шагов от подъезда и отвернулась, рассматривая чьи-то окошки, чтобы показать отважной женщине, что мой интерес к её крепости не так велик. Краем глаза я наблюдала за ней, а она… за мной. Эта бестолковая игра длилась минут пятнадцать. Меня посетила мысль: вдруг она в этом доме одна живёт? И только свои апартаменты, соответственно, и охраняет? Но ведь я видела тогда вечером в окне мужчину и женщину… И на втором этаже свет горел… Если мне всё это, конечно, не пригрезилось…

В железную дверь подъезда изнутри очень громко дважды постучали. Старушенция отступила на шаг, а я кинулась к подъезду, оставив свои книги у стены дома. Из дома вышла та самая курсистка в шляпе, натягивая на ходу перчатки. Она видела меня. Я пролепетала ей «здрасьте», успев схватить кончиками пальцев уплывающую от меня железную дверь подъезда.

Через мгновение я была уже в абсолютно тёмной комнатке дворника. Погони не было. Моя отважная старушка, по-моему, так и не поняла, куда я делась, когда выпускала из подъезда девушку. Видимо, пенсне подвело.

В каморке нестерпимо пахло кошками. Я нащупала у входа выключатель. Под потолком зажглась тусклая лампочка, осветившая единственный предмет мебели здесь – пружинную кровать, заваленную мётлами и широкими железными лопатами для снега.

Из-под ног выскочила старая бутылка тёмно-зелёного стекла со свечным огарком внутри и чёрной ниткой… Единственное окно изнутри тоже было забито железным щитом и досками. Большой круглый стол с самоваром, конечно, исчез… Я вышла. Шесть ступенек наверх. Короткий коридор: две квартиры направо, две налево. Папа их сдавал…

Посреди коридора чугунная витая лестница на второй этаж. Я провела пальцами по нескольким уцелевшим чугунным цветам на чугунной же лозе, обвивавшей опоры лестницы – сохранились, как приятно… Мне показалось, что мои пальцы помнят изгибы этого заморского растения… Под каждой ступенькой было выбито ажурное металлическое кружево. И я помню этот орнамент: как будто снежинки!..