Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и доспехи нацистов

— Буду, — принес я жертву. Чтобы не выглядеть сильно пьяным, я старался говорить поменьше.

Тесть прошел по коридору, зажег свет на кухне и загремел посудой на плите. Радуясь, что он скрылся, я повесил куртку и принялся расстегивать пряжки на Доспехах Чистоты. Я не хотел, чтобы Анатолий Георгиевич видел меня в латах.

Как назло, ремешки перепутались. Система креплений на изделии мастеров Туле была совершенно первобытная. А может, просто я был нетрезв. Терзая застежки, я прислушивался к звукам, доносящимся из кухни, готовый при появлении тестя немедленно укрыться в комнате. Звуки были самые разные: шипела конфорка, лилась вода, потом воду выключили, лязгнул чайник, зазвенело разбитое стекло, на улице бухнул выстрел, и под грохот сдвигаемой мебели в кухне упало тело.

Я замер, напряженно дыша приоткрытым ртом, затем бесшумно прокрался по коридору и заглянул в кухню. В окошке зияла дыра, на полу агонизировал тесть. Я лег, чтобы снайпер не мог меня видеть, подполз к Анатолию Георгиевичу. Полированные Доспехи легко скользили по линолеумному полу.

— Анатолий Георгиевич, — спросил я зачем-то шепотом, — вы меня слышите?

Все, что я делал, было, конечно, глупо, но в тот момент я не мог этого понять и старательно делал тестю искусственное дыхание, вызывал «скорую», пытался перевязать. Он умер у меня на руках. Пуля попала в сердце или совсем рядом.

Потом я позвонил Диме. Попросил защиты. У меня больше не было знакомых ментов. Димон обещал поговорить с оперативниками и сказал, чтобы я их дождался. Я сразу же позвонил в милицию.

Пока ехали медики, я снял Доспехи и спрятал их вместе с мечом и «стечкиным» в дальний угол платяного шкафа, под груду старых одеял. Я не хотел, чтобы их видел кто-нибудь посторонний.

Примчались менты. Я рассказал им, как было дело, и попросил связаться с оперуполномоченным Боярским. Эти мусора Димона хорошо знали, поэтому обошлось без задержания. Я подписал протокол предварительного допроса, внимательно прочитав. Я сказал, что не знаю, кому понадобилось убивать тестя, и что у меня самого нет врагов.

Прибыли криминалисты. По кухне ходил фотограф, сверкая фиолетовой вспышкой. У стола сиротливо жались санитары. В комнате опера устроили что-то типа штаба. И тут приехали Маринка с Валерией Львовной.

Сушить в одиночку здоровенную авиационную воронку — почти сизифов труд. Но у меня не было выбора. Нужны были ПТРД и к ним патроны. Все это мы с Крейзи утопили в яме давным-давно. Ружья я достал, а вот с патронами пришлось повозиться: за долгие годы воронка успела заплыть грязью, а чтобы в ней покопаться, следовало вычерпать всю воду. Что я и делал — ведром. С равным успехом можно осушать чайной ложкой Байкал. Хорошо еще, что не было дождя. Я устал как собака, пальцы ломило от холода, и только злость помогала мне выдержать нечеловеческие лишения дикой трофейной работы. Сходным образом, должно быть, истязают «черных следопытов» в аду. Мне повезло раньше времени не узнать этого. Мою пулю принял тесть.

С того страшного вечера прошла неделя, и мне следовало пошевеливаться, потому что завтра надо было вернуться в город и помочь приготовить поминки на девять дней.

Наконец я «осушил» яму. Я еще некоторое время кидал жижу, пока она вычерпывалась, затем слез с коряги, обеими концами воткнутой в стенки ямы и образовывавшей некое подобие мостков, и ступил в буровато-черное месиво.

Грязь немедленно засосала меня по колено. Я был обут в болотные сапоги и без опаски погружался в дерьмо. Вскоре подошвы коснулись твердого дна, я прочно застрял и теперь мог спокойно работать.

Я нерешительно осмотрелся. Надо мной угрюмо молчал потревоженный лес, неприязненно взирая на алчного осквернителя, расковырявшего залеченную рану. Я взял с коряги большую совковую лопату и принялся методично выбрасывать из воронки грунтовый намыв, похожий на темный, старательно размешанный кал. Почти сразу же лопата проскребла обо что-то металлическое. Я зачерпнул поглубже и потыкал совком в стенку ямы, маленькими порциями сбрасывая землю. На лопате появился облепленный грязью предмет, смахивающий на сигару. Я взял его и как следует отряхнул. Это был бронебойный патрон 14,5-мм. Я разглядывал его как редкую драгоценность. Такими патронами стреляло противотанковое ружье Дегтярева.

Патрон был абсолютно целый, и мне показалось, что это есть знак свыше. Я сунул его в карман спецовки и вдруг поймал себя на мысли, что впервые за всю неделю улыбаюсь. Только улыбка моя была какая-то злорадная.