Владимир Зенкин - Инанта Грёза. Путник

– «Слишком близко», – шептала я, медленно шагая по опустевшей аллее. – Докуда оно – близко?.. а докуда – нет.

Слоистое марево у меня в глазах вместо, чтобы рассеиваться, стало густеть, и аллея начала нехорошо покачиваться. Ноги подвели меня к ближайшей скамейке. Сердце билось неровно, малосильно, а воздух сделался жёсток и сух. Я откинулась на спинку, тряхнула головой, пытаясь избавиться от наважденья. Всё видимое перед глазами и все ощущенья мои медленно гасли, будто свет в кинотеатре перед началом фильма. Я ещё успела удивиться и взбеспокоиться: «Не фига себе!.. а я, часом, не помираю?.. во – будет кино!».

Было. «Кино». Я в главной роли. Другая я? Не другая. Единственная. Возможная. Незнакомая себе теперешней. О чём речь-то, вообще?..

Плавная падуга потолочной реальности – чопорные наплывы, снежный гипс с каймой узорно-бумажного серебра; в центре – четырёхрогая псевдохрустальная люстра… Куб меблированного рая – гостиничная комната. Его комната. Я – в его комнате. Моя чуть дальше по коридору. Но я – в его. Верхний этаж: за окном – сизо-дымно-буро-зелёные, черепично-жестяные торосы – крыши питерских проспектов; далеко за ними, в утренней сентябрьской синеве – золотой стилет Петропавловки.

Он расхаживает по комнате и говорит слова. Произношение у него слишком правильно, чёткое, без привычных скороговорных огрех: смятий концов фраз небрежений к паузам и тонам. Как у большинства русских, давно живущих в заграничной нерусской среде.

Но самое ужасное – не правильность слов, а правильность смысла их. Мне хочется спрятаться за кресло, на котором я сижу, и пореветь там в одиночку, по-девчачьи, в роскошном обилье слёз и соплей. Но я остаюсь сидеть, слегка выпрямляюсь, по щеке у меня скатывается никчёмно аккуратная слезинка.

– Что поделаешь, говорю я ему и себе, – если мы уже безнадёжно взрослые. Мне – сорок, ты знаешь..

Он останавливается, подходит, берёт меня за подбородок.

– Эй! Ты, вообще-то, жила до сих пор? До этого десятка дней? Здесь…

– Не-а, – сглотнула я терпкий комок.

– И я, похоже что – не-а.

– Как же оно, такое?..

– Эта международная конференция по проблемам металлоорганики созвана в славном городе Петербурге никакой не академией наук, а лично Всевышним по ходатайству наших с тобой ангелов-хранителей. Ради нашей встречи. Стало быть, время пришло.

– Годков пятнадцать назад бы. Тому бы времени…

– Давай разберёмся, – сел он прямо на паркет передо мною, скрестив по-турецки джинсовые ноги, – прислушаемся к себе, друг к другу. Кто мы? Зачем мы? Что с нами сделалось?

– Ага, – сварливо всхлипнула я. – Позвольте доложить, мистер Коплев: к вашим услугам обыкновенная, весьма не юная особа, хотя ещё, вроде как – ничего; мало преуспевшая в науке сотрудница рядового НИИ, образцово-показательная – до недавнего времени – жена своего мужа и мать своего малолетнего сына. И на данную высокую конференцию она попала случайнейшее; если бы не болезнь зава лаборатории – фиг бы она попала.

– Вот видишь, – улыбнулся он, – всё устроено там, – показал пальцем в потолок.

– Разрешите продолжить доклад? И вот, на первом пленарном заседании эту особу угораздило сесть рядом (опять – его насмешливый палец к потолку) с научным светилом, содокладчиком знаменитого профессора Фирша, достойным гражданином Канады, мистером Коплевым; не просто сесть, а безответственно познакомиться с ним, а затем, в кратчайшие сроки, потеряв ум, честь и совесть, а также элементарный инстинкт самосохранения, влюбиться в него, втюриться по уши, будто остервеневшая от невинности гимназистка.

– Следует заметить, миссис, что и вышеназванное «светило» так же, совершенно неожиданно для себя…

Я протянула руку, закрыла ему пальцем рот, не удержавшись, провезла палец по небритому подбородку, по этой чёртовой ямочке, по крепкому кадыку, по горячей впадинке меж ключицами.

– Ладно-ладно, речь пока не о нём, об особе. И вот, наконец – всё позади. Весь счастливый кошмар – позади: несколько сказочных дней и ночей. Завтра особа отбывает в свой родной областной центр. К заждавшимся мужу и сыну. А он – за океан. Да и пускай бы – крест на всём, флаг – над всем! Эка невидаль в нашей жизни! Очухаться б от любовного угара особе, призабыть бы чуток, отвздыхаться бы, отслезиться бы втихаря…

Как бы не так! Особу пытаются напоследок добить до полного счастья, а именно: предлагают руку и сердце… и естественно, всё остальное. То бишь – бросить всё и лететь за океан, в большую страну Канаду, в красивый город Торонто. Насовсем и бесповоротно. А чо, щас сумочку соберу, зубки почищу, губки подкрашу – и айда, полетели!