Виктор Зачеренский - Восемь и ещё две истории про ваших знакомых

Пятого августа всё обрушилось. Сгорело. Осоков не ожидал, что пожар в мастерской станет для него таким ударом, и дело было не столько в потере помещения, инструментов, оборудования и даже не в уничтоженных, превращённых в бесформенные лужи металла его новых изделиях. Он ощущал себя уже пустым, никчёмным, не способным ни на что. Возможно, если бы с ним рядом был кто-то, близкий и любимый, способный поддержать его сейчас, который бы сказал, что всё это ерунда, что это временные трудности, что впереди ещё долгая жизнь и надо просто потерпеть, поднапрячься и всё будет хорошо… Но у Осокова не было такого человека. Его немногочисленные друзья не в счёт, даже Сергей, который далеко и которому сейчас совершенно не до утешений и соболезнований.

Он стал перебирать в своей памяти людей, с которыми был знаком и к которым бы мог обратиться, нет, не за помощью и уж тем более не за материальной поддержкой, а просто поговорить, поделиться своей бедой, под рюмку поплакать в жилетку. Список знакомых оказался небольшим, и в нём не нашлось ни одного, к которому Осоков мог бы вот так запросто, без предварительного звонка по телефону, приехать с бутылкой и на кухне под жареную картошку вывалить хозяину своё горе. Он не ужаснулся, а просто констатировал в очередной раз: у него нет друзей. Ни одного. Единственного человека из перечня приятелей, к которому ему действительно захотелось сейчас поехать, он тоже после некоторого колебания вычеркнул: Никифор Забродов, его коллега, знакомый Осокову ещё со студенческих времён, был умным, вернее и скорее ̶ остроумным и интересным собеседником, готовым говорить на любые темы, но его интеллект, эрудиция и несомненное обаяние распространялись на предметы, интересные только ему самому. Осоков представил, как он вваливается с бутылкой водки в чистенькую, модненькую холостяцкую квартирку Никифора и тот в барском халате, балагуря, не спрашивая Осокова о цели его визита, остроумничая и пересказывая в лицах, живописует своё последнее посещение ресторана Дома художников. Не было у Осокова сейчас ни желания, ни сил упражняться с Никифором в ёрничании и пустой богемной болтовне.

В молодости в студенческие годы и ещё несколько лет после учёбы, когда оба стали настоящими, как считали, художниками и стали работать в одной общей мастерской, они дружили. Они мечтали прославиться, много работали, строили планы на будущее; Никифор был шафером на свадьбе Осокова, сам же Забродов не скрывал ни от друга, ни от девушек, с которыми знакомился, что не собирается становиться окольцованным, что единственная его муза до скончания дней – искусство. Однако, нашлась и на него управа, он влюбился, первый раз в жизни по-настоящему, в профессорскую дочку, но, не потому что она была дочерью профессора, а потому, что не влюбиться в такую девушку было нельзя. Но, накануне свадьбы случилась трагедия… Её последствия оказались для тех, кто был к ней причастен, (а Осоков считал себя таковым), разными: невеста Никифора стала инвалидом, как и её отец… мать погибла. Никифор же нашёл в себе силы воли, или характера, или его отсутствие, по мнению Осокова, преодолеть последствия катастрофы без ущерба для себя: он уехал в случайно подвернувшуюся творческую командировку. Никифор просто забыл девушку, в которую был влюблён. «Ну, был, и был… – много девушек вокруг, совсем не обязательно жениться на каждой», – сказал он Осокову перед отъездом в командировку. Единственным итогом того тягостного происшествия для самого Забродова стала его нарочитая религиозность. Осоков не любил вспоминать ту историю, после неё их отношения с Никифором изменились, дружба закончилась, осталось приятельствование, причём, как был уверен Евгений, Никифор этого даже не заметил.

Осоков был одинок. Всегда. Даже когда рядом была Марина, а потом родилась Наташка. Первые годы после развода Осоков часто размышлял и пытался понять, что их с Мариной развело и наконец, пришёл к выводу, что виноват во всём только он один, его так называемый тяжёлый характер. Как-то в одном из тестов на определение типа характера Осоков обнаружил вопрос: «Если бы Вас посадили в тюрьму с возможностью выбора: либо камеры с другими заключёнными, или же «одиночки» ̶ что бы Вы выбрали?» Ответ на этот вопрос был для Осокова очевиден: конечно, одиночная камера. Хотя он слышал и читал, что некоторые заключённые сходят с ума в одиночестве. Ему же в целом было хорошо с собой, он сам себе нравился, но понимал, что другим людям он может быть неприятен, но он и не навязывался, не лез в друзья, не раскрывал ни перед кем душу и в чужие души не лез.